Когда нам становится невыносимо больно, то болеет все живое, которое в нас. И наоборот: во всем живом есть наши частички; им больно – больно нам…
Ночью Гешке снилась сосна, стонущая от боли голосом Яныша.
Отец, как обещал, заехал утром. Гешка протянул ему объяснительную.
– Ага! – отец кивнул, будто только сейчас вспомнил о ней, развернул лист, пробежал по нему глазами, сунул в карман.
– Нормально? – спросил Гешка, не сводя глаз с отца.
– Нормально.
– А вот еще, – сказал Гешка и протянул ему второй листок.
– Что это? – отец похлопал себя по карманам в поисках очков, вернул Гешке лист и сказал:
– Прочитай, не вижу.
«Как же он прочитал объяснительную без очков?» – мимоходом подумал Гешка и быстро проговорил по памяти короткий текст:
– «Командиру полка. Рапорт. Прошу вас перевести меня для прохождения дальнейшей службы в разведроту. Рядовой Ростовцев». Перешли это, пожалуйста, Кочину. Желательно не по почте, а с кем-нибудь.
Отец нахмурился, минуту смотрел невидящими глазами на рапорт, потом медленно ответил:
– Дело, Гена, в том, что ты свое уже отслужил.
– Как это, пап, отслужил?
– Тебя комиссуют по ранению… Ты вообще-то понимаешь, что с тобой было? Ты одной ногой в гробу стоял, тебя еле вытащили…
Отец заметно побледнел, вытер лоб платком. Гешке на мгновение стало его жалко.
– Знаешь, мне так хочется повидаться с ребятами, – сказал Гешка. – С Гурули, с Игушевым.
– Я узнавал о твоем Гурули.
– Да?! – Гешка даже приподнялся на локтях. – И что ты узнал?
– Его увольняют из армии, – с сожалением в голосе сказал отец и вздохнул: – Из-за мальчишки этого – Яныш, кажется, его фамилия…
– Почему увольняют? При чем тут Яныш? Гурули не виноват в его смерти! – воскликнул Гешка.
– Ему повезло, – добавил отец. – А могли бы и под суд отдать.
– Но за что?
Отец многозначительно развел руками и стал протирать стекла очков о подол халата.
– Халатность, сынок, ротозейство…
– Ротозейство? – удивленно повторил Гешка, оглянулся, будто хотел увидеть в поддержку негодующие взгляды. – Зачем на него наговаривать?.. Помоги ему чем-нибудь, папа! Гурули мне жизнь спас, я все помню!
Отец покачал головой:
– Нет, Гена, ты не можешь этого помнить. Ты пятеро суток был без сознания… К сожалению, прапорщик оставил тебя одного на произвол судьбы.
Он положил свою ладонь сыну на лоб, и Гешка вдруг расплакался, прижавшись к ней щекой.
– Я хочу его увидеть, – всхлипывал Гешка. – Ты же генерал, пап, сделай что-нибудь, очень прошу тебя…
Отец молчал.
Когда Гешке разрешили вставать и он с трудом дошел до окна, то с удивлением увидел, что госпитальный дворик засыпан снегом. Несколько парней в коричневых длиннополых халатах расчищали фанерными лопатами дорожки. Потом на эти дорожки выкатились коляски с безногими. Безногие сначала кидали друг в друга снежками, а потом стали ездить по дорожке наперегонки. Один из них выделывал с коляской настоящие цирковые трюки: вращался на месте, выписывал восьмерки, вставал на одно колесо. Наверное, очень долго тренировался.
В синем свете фонарей дрожал зыбкий тюль из снежных хлопьев.
– А куда девают вещи раненых?
– Какие вещи?
– Ну, скажем, куртку, брюки… Или то, что было в карманах?
– У тебя что-то пропало?
– Не то чтобы пропало… – засмеялся Гешка. |