– Есть такое.

– Мама говорит, что мы должны отложить на несколько месяцев свадьбу в знак траура.

– Твоя мама просто хочет отложить свадьбу, вот и все.

– Что за ерунда! Она считает тебя выгодной партией.

– Твоя мама не сочтет «выгодной партией» даже Брэда Питта, Билла Гейтса и принца Уильяма в одном лице. На белом свете нет такого человека, который был бы достаточно хорош, чтобы стать ее зятем.

– Ты ей нравишься, – без энтузиазма возразила Рози, и в ее голосе не было уверенности.

Матери Рози Толстяк Чарли не нравился, и это было известно всем. Мать Рози представляла собой крайне взвинченную особу со множеством недодуманных мыслей, предрассудков, тревог и надрывов. Она жила в великолепной квартире на Уимпол-стрит, и в ее огромном холодильнике не было ничего, кроме бутылок с витаминизированной водой и ржаных крекеров, а на старинном буфете стояли вазы с восковыми фруктами, с которых дважды в неделю стиралась пыль.

Во время первого визита к матери Рози Толстяк Чарли попробовал восковое яблоко на вкус. Он ужасно нервничал, он нервничал так сильно, что взял яблоко – в оправдание Чарли, от настоящего его было не отличить – и впился в него зубами. Рози яростно выдохнула. Толстяк Чарли выплюнул кусок воска в руку и решил притвориться, что любит восковые фрукты или что он с самого начала все знал и откусил просто так, для смеха; однако мать Рози, вздернув бровь, подошла к нему, забрала надкушенное яблоко и вкратце объяснила, как дороги нынче настоящие восковые фрукты, если вообще удастся их найти, и выбросила яблоко в корзину. Оставшуюся часть вечера он просидел на диване с ощущением во рту, будто свечку съел, а мать Рози не сводила с него глаз, на случай, если он покусится на очередной восковый фрукт или вздумает обглодать ножку чиппендейловского стула.

На буфете у матери Рози стояли большие цветные фотографии в серебряных рамках: Рози, когда она была девочкой, а также мамы и папы Рози, и Толстяк Чарли пристально изучал их, пытаясь найти ключ к загадке, которой была Рози. Ее отец – он умер, когда Рози было пятнадцать, – был огромным мужчиной. Начинал он поваром, потом стал шеф-поваром, затем – ресторатором. На фото он всегда прекрасно получался, словно перед каждым кадром его наряжал костюмер, был толст, улыбчив и одной рукой постоянно обнимал жену.

– Готовил он потрясающе, – сказала Рози.

На фотографиях мать Рози представала улыбчивой пышечкой.

Теперь, двадцать лет спустя, она напоминала тощую Эрту Китт, и Толстяк Чарли ни разу не видел на ее лице улыбки.

– А твоя мама когда-нибудь готовила? – спросил как-то Чарли.

– Не знаю. Не помню такого.

– Что же она ест? В смысле, не может ведь она жить на крекерах и воде.

Рози сказала:

– Думаю, она заказывает еду с доставкой.

Толстяк Чарли решил, что мама Рози, скорее всего, превращается ночью в летучую мышь и пьет кровь у ничего не ведающих спящих людей. Однажды его угораздило сказать об этом Рози, но та ничего забавного в этой фантазии не нашла.

Мать сказала Рози, что Толстяк Чарли женится на ней ради денег.

– Каких денег? – спросила Рози.

Мать обвела рукой свою квартиру, объединив этим жестом восковые фрукты, антикварную мебель, картины на стенах, и поджала губы.

– Но это же все твое, – сказала Рози, которая жила на свою зарплату и работала в лондонской благотворительной конторе, но зарплата была такой скромной, что ей приходилось тратить деньги, оставленные по завещанию отцом. Из них она оплачивала маленькую квартирку, которую делила сначала с австралийками, а потом новозеландками, и подержанный «гольф».

– Я же не вечная, – фыркнула мать так, что стало ясно: она твердо решила жить вечно, становясь все жестче и тоньше, и все больше походя на камень, а есть при этом все меньше, пока ей не достанет лишь воздуха, восковых фруктов и неизбывной злобы.