.. ну перестань плакать. Дорогая, прости меня! Я все тебе расскажу. Да там нет ничего особенного в этой истории, за исключением брака против воли старой властной леди. Это в ее глазах было вызывающим преступлением.
– Как ты можешь так говорить, когда она все еще...
Я рассмеялась, к ужасу Ады, и, наклонившись, потрепала ее по руке.
– Наши родители, насколько тебе известно, были братом и сестрой. – Я пыталась представить рассказ более понятным ей. – Они дети пашей бабушки. А мы с тобой кузины.
– Сестры, – мягко поправила Ада и, привстав со своего стула, быстро поцеловала меня.
– А теперь посиди спокойно, – я делано нахмурилась, – иначе ты не поймешь моей лекции. Мы с тобой кузины по крови, и более чем кузины, потому что любим друг друга. Мой отец был старшим и единственным сыном. Это был красивый веселый молодой человек, гордость бабушки, но, увы! Он унаследовал ее надменную гордость, так же как... скажем, ее красоту. Она уже организовала для него приличную партию, когда он, совершая кругосветное путешествие, встретил молодую крестьянскую девушку в Риме и женился на ней. Он не сказал своей матери ничего, пока брак не был оформлен официально, наверное, он знал, что она пойдет на все, чтобы не допустить этого неравного союза.
– Твоя мать, должно быть, была очень красива.
– Если верить словам бабушки, я похожа на нее. Значит, вероятнее всего, живость и очарование более, чем красота, привлекли моего отца.
Ада шутливо набросилась на меня с кулаками и поцелуями.
– Когда бабушка узнала об этом браке, она пришла в ярость. Она заявила отцу, что он не получит ни пении из той доли наследства, которую считал своей. Его отец, наш дед, оставил ему небольшую сумму, которая предназначалась к двадцатилетию сына. Поэтому молодые должны были жить на то, что заработают своими руками. Было заявлено, что, если он когда-нибудь покажется на пороге своего дома – так уведомила его любящая мамочка, – она прикажет слугам вышвырнуть его вон.
– Какой ужас! – Ада наклонилась вперед, щеки ее порозовели от возбуждения.
– Бабушка сражалась за все, что могло угрожать ее власти и высокому происхождению, – объяснила я с горечью, – ведь она никогда не уставала повторять, что ее мать в девичестве носила фамилию Невилль, и всегда твердила, что ее предки были королевской крови. Кстати, один из Невиллей действительно был однажды королем Англии, мои дорогие детки. – Я передразнила очень похоже интонацию голоса той, которая никогда больше не посмеет учить меня.
– Да, да, я знаю. Но так поступить с собственным сыном...
– Говорят, – вспомнила я, – что это сильно повлияло на нее. Именно после своевольного поступка и непослушания сына она стала такой злющей и замкнулась в себе. А он совсем не страдал. У него не было для этого времени. Климат Рима, такой здоровый летом, убийствен зимой. Отец умер вскоре после того, как я родилась.
– Значит, ты не помнишь его? Бедная Харриет.
– Как я могу оплакивать того, кто не оставил в моей памяти ни следа? – спросила я рассудительно. – Я помню мать, немного, правда, ее мягкий голос, певший сентиментальные итальянские песенки. И иногда взгляд вспыхивающих черных глаз и тяжелую смуглую руку – я была очень непослушным ребенком!
Ада неодобрительно покачала головой:
– Ты притворяешься, что ничего не чувству ешь, Харриет. Но я знаю, что ты гораздо лучше, чем хочешь казаться.
– Какие теплые чувства я могу испытывать к двум теням прошлого? Они ничего не сделали для меня, кроме того, что произвели на свет. Перед смертью мой отец, как любой благовоспитанный высокородный отпрыск, истратил все до последнего пенни из наследства деда. |