– Я же сказал: ты мне нужен.

– Вам нужен раб?

– Нет. Мне нужен именно ты, Марк. Ты не всегда был рабом. Ты родился свободным. И не здесь…

– Не здесь, – эхом отозвался Марк.

Да, когда-то была другая жизнь на другой планете. Но воспоминания о том времени сохранились весьма смутные. Обрывки, осколки. Яркие картинки, отдельные фразы. Чьи-то лица… До пяти лет он жил вместе матерью на Вер-ри-а. Колониальная планета – сплошная торговая фактория, здесь продавали все, что можно купить в галактике, и даже то, что нельзя купить, тоже предлагали – из-под полы. На всю жизнь Марк запомнил запах Вер-ри-а – аромат пряностей, смешанный с испарениями эршелла, и еще какой-то сильный цветочный запах (груш, яблонь?). Он не знал, что за сады росли на Вер-ри-а, но помнил: в ту последнюю весну на Вер-ри-а деревья были сплошь облиты темно-розовым цветом, а тротуары, площадки для скутеров, плоские крыши домов засыпаны свернувшимися лепестками. Улицы, забитые народом, голограммы вывесок. В память врезалась одна – на ней какая-то женщина с тяжелыми медными волосами поворачивалась, то выгибаясь, то делая сальто, а вокруг нее порхали прозрачные стрекозы. За порханием разноцветных стрекоз Марк мог следить часами. «Что это, мама?» – спрашивал он.

«Реклама новых космических челноков, дорогой».

«Для чего они?»

«На космическом челноке можно улететь с планеты».

«Я хочу такой».

«Ты хочешь улететь от меня, глупенький?»

«Нет, я хочу поспать… там так интересно, во сне…» – Он любил свои замечательные сны. И главное, в своих снах Марк был почти всегда взрослым и совершал такие удивительные вещи…

«Ты никому не должен рассказывать про эти сны, сынок, они твои, только твои», – говорила мать.

Значит, он все-таки видел сны когда-то.

Воспоминания шли обрывками. То розовое щедрое цветение, а потом сразу, поперек ярко-синего неба (на Колеснице оно никогда не бывает таким синим, а всегда как будто дымкой подернуто) – падающий конус антигравитационного генератора. Потоки фиолетовых и белых искр, а посреди голубого – черное дрожащее пятно, и из рваной дыры вываливаются белые круглые шары, на них невозможно смотреть, они слепят… А потом рассыпаются пригоршнями разноцветных огоньков. Вот, наискось прорезая небо, проносится звено серебристых треугольников. Марк знает, что это планетарные истребители, способные летать и в атмосфере, и в космосе. Он видел их много раз – в последние дни они появлялись часто. Теперь истребители полого уходят вверх, оставляя за собой пушистые белые нити, которые повисают в воздухе и не опускаются вниз. Истребители превращаются в россыпь серебряных точек, и тогда им навстречу мчатся другие точки, куда более крупные и темные. И опять вспыхивают огоньки. Обычно один яркий, а вокруг много других, помельче…

А потом лавина оранжевого огня. Исчезают вышки космодрома, крыши домов, и сразу после огня – каменное крошево, пыль, они с матерью лежат в какой-то яме, сверху их накрывает легкая ткань, осколки металла и камней сыплются на эту ткань, но не причиняют им вреда.

«Сейчас… сейчас все кончится…» – повторяет мать.

Марк чувствует, что задыхается, ему не хватает воздуха, он хочет вырваться, хочет бежать, но мать не пускает его, вжимает в серый душный песок. Песок набивается в рот и нос, не дает дышать. Марк задыхается. Потом сила в маминых руках исчезает. Они становятся совершенно безвольными, какими-то тряпочными. Вместо силы Марк ощущает одну только непомерную тяжесть материнских рук. Он кричит. Но мама почему-то ему не отвечает.

Очень жарко. Жар идет снизу и сверху.

А потом сразу провал.