– А если?.. – Вадюня воспроизвел выразительный и всем понятный жест, потирая пальцем о палец.

Молчальник без лишних слов протянул к решетке руку ладонью вверх.

– Интересно, – произнес я тихо, чтобы слышал только Вадим, – сколько стоит развязать ему язык?

– Клин, не скупись, – так же тихо ответил Ратников. – Отлистай хрустов в натуре! Будет мало, попросит еще.

Я засунул руку в кошель и протянул алчному караульному шероховатую на ощупь шкурку. Глаза бдительного аргуса округлились, он на ходу спрыгнул с повозки и стремглав умчался в неизвестном направлении.

– Кажется, он типа того, дезертировать решил, – глядя вслед беглецу, сказал Ратников, сплевывая сквозь прутья решетки. – Нет, ну что за люди?!

Вопреки очевидности, подозрения моего приятеля оказались безосновательными. Примерно через полчаса стражник вернулся, но уже не один, а с товарищем. Правда, теперь он был почти без оружия, остался лишь длинный кинжал у пояса, зато вместо боевого топора и круглого щита в руках у него красовался раскладной деревянный стульчик с цветастой подушкой. Повозка притормозила, и стража вновь разместилась у дверей. Только сейчас на караульной сидушке располагался его собрат, а наш старый знакомый торжественно восседал на принесенном стуле.

– Премного благодарен, – устраиваясь поудобнее, произнес он. – Вы весьма мне помогли.

– В каком смысле? – Я удивленно уставился на охранника, явно решившего расстаться с вынужденным обетом молчания.

– Как это в каком? – заулыбался седоусый ветеран. – Ведь кто я был?

– Распоследний домовой! – цитатой из любимого мультика озорно отозвался Вадим.

– Нет, ну какой же я домовой. Вы посмотрите лучше, – отчего‑то расстроился он. – Я был стражником. А стражник не имеет права разговаривать с заключенными. Вы мне мзду дали, я ее куда след доставил и получил почетную грамоту, где черным по белому сказано, что отныне я считаюсь в почете, как ретивый толмач Посольского уряда. Вот вы родом откудова?

– Из Кроменца, – честно сознался я.

– Из Кроменца‑а? – озадаченно повторил свежеиспеченный толмач – Никогда ранее не слыхивал. Ну, это и к лучшему. Стало быть, на весь Посольский уряд будет единый, как перст, толмач с кроменецкого. Тут и в укладники кроменецкой управы выйти можно. А там – о‑о!..

– Погоди, приятель, – оборвал я полет чиновничьей мысли будущего главного спеца по кроменецким вопросам в МИДе Субурбании, – мы еще с тобой о грядущих делах потолкуем. Расскажи‑ка лучше, чего это вдруг вам вздумалось нас арестовывать?

– Ну, так ясное дело, – отозвался толмач. – Сам пальцы загибай: без ярлыка в Субурбанию въехали – это раз; смуту у ворот подняли – это два. А в результате той смуты трех государевых мздоимцев потоптали и вельмосановных отцов‑кормильцев керберовых в тычки прогнали. Прихвостневому уряду опять же великий урон нанесен.

Толмач говорил вполне искренне, но как я ни силился, суть его слов оставалась для меня темной. Была бы Делли… Мысль о ее исчезновении не давала ни мне, ни Вадиму покоя. Но, оставаясь взаперти, мы, увы, ничего не могли сделать, чтобы разыскать пропавшую фею. Одно было ясно, не исчезни она столь загадочно, возможно, ни с ярлыками, ни с иными обвинениями у нас бы проблем не возникло.

– Затем, гни третий палец, когда сам господин думный радник велел вам остановиться, что вы сделали? – Он пытливо посмотрел на меня, словно желая узнать нечто особо тайное. – То‑то же, в бега пустились. А следовало стоять и дожидаться, коли вы честные путники. Это, я вам скажу, недешево обойдется! Кроме того, – толмач понизил голос, – сигнал на вас поступил, мол, вы препятствовали доставке траншей в Субурбанию.