Василий Аксенов. Сюрпризы
Записи! Достает Л. Соколов. Герка все знает. Что получится, если ежа женить на змее? Ответ: два метра колючей проволоки. Ее зовут Людмила Гордон. Ого! Современный стиль «бибоп» связан с именем головокружительного Чарльза Паркера. Татьяна, ты роковая женщина. А ты болван! Сама дура. В понедельник комсомольское. С занесением в личное, как пить дать. Мраморный зал. А0-00-04 Выпивон — Герка, закуску принесут девочки. Музыку притащат медики, дух взаимопонимания внесу я. Мне тошно. Констебль и Тернер похожи на импрессионистов, а жили гораздо раньше. Художники хорошие у англичан, мощные писатели, а композиторы? Не знаю ни одного. Узнать! Блок писал: чтобы понимать лирику, надо самому быть «немного в этом роде». Позвонить Соколову насчет записей. Кирилл, смотаемся в перерыве? ? На «Плату за страх»?
1 Михаил лежал с ногами на диване и читал свою старую записную книжку, которая неожиданно обнаружилась в ящике письменного стола. Кажется, мама за эти три года не притрагивалась к его бумагам. Михаил шевелил пальцами босых ног и улыбался. Веселое была время. И когда все вместе, и с девушкой, и грусть даже была веселой. Идешь один, тошно тебе, тучи громоздятся на горизонте, и вдруг струя какого-то особенного ветра или запах мокрых листьев на бульваре — и тебе хочется рвануться и побежать-побежать-побежать… И бежишь как бешеный (хорошо, что еще не зажгли фонарей), заскакиваешь в телефонную будку, вынимаешь вот эту записную книжку и, услышав чей-то голос, начинаешь басом читать стихи, а сам смотришь стеклянным взглядом за черный контур Ленинграда и, холодея, чувствуешь, что там море. Сейчас все как-то иначе. Время прошло, прошла юность. Сейчас идет молодость. Зрелая молодость, хе-хе-хе. И вот спустя три года ты садишься к своему старому письменному столу и находишь в нем все так, как было. Стол стоит словн Михаил отложил записную книжку и обвел глазами комнату. В зеркале, висящем на прежнем месте, отражались голые ступни и раскрытый чемодан. Михаил прилетел в Ленинград несколько часов назад. В ушах его еще стоял грохот и свист невероятной дороги. Самолет Певек-Магадан, самолет Магадан-Хабаровск, самолет Хабаровск-Москва, самолет Москва-Ленинград. Двадцать четыре часа грохота и свиста! Неистовая техника двадцатого века проволокла его через весь континет и сбросила на старый диван, который равнодушно и радушно принял в свое лоно хозяина, маменькина сынка Мишу, стильного малого Майкла, двадцать пятый номер факультетской баскетбольной команды. Словно и не было этих трех лет. Откуда может знать старая рухлядь про эти три года? Старая, дореволюционная, выцветшая, пообтрепанная рухлядь? Давно пора все это выбросить отсюда и заменить современной мебелью. Старые друзья, свидетели нашей жизни! Милые добрые памятники юности! Зазвонил телефон. Чутко со стороны мамы, даже телефон она оставила здесь. Когда-то Михаил потребовал, чтобы телефон из бывшего кабинета отца был перенесен к нему в комнату. Он объяснил, что телефон необходим ему для «творческих консультаций». Тогда они вдвоем с Кириллом писали киносценарий. И это действительно было очень удобно: не вставая с дивана, он мог трепаться с Кириллом, и с Людкой Гордон, и со всем городом, с кем угодно. — Алло! — Старик! — завизжал в трубку Кирилл. — Это ты, старик? — изумленно спросил Михаил. — Конечно, старик, это я. — Боже мой, это ты! — Ну да, старик. — Это ты, старик, черт тебя подери! — Ты не помешался, старик, после перелета? — заботливо спросил Кирилл своим удивительно ребячьим голосом. — Прости, старик, последнее письмо я получил от тебя с Урала, поэтому я и был поражен сейчас. |
