В силу особенностей развития все движения девочки были несколько нескоординированными, почти хаотичными. Она даже передвигалась не размеренным шагом, как обычные дети, а как то вприпрыжку, вприскочку, беспорядочно размахивая руками на ходу, практически бегом… Наблюдая за Лялькиными телодвижениями, можно было подумать, что она вот вот закинет ногу за ухо или вскарабкается на шкаф, настолько это выглядело нелогично и непредсказуемо. Но тогда, в Питере, Майке и Сане совместными усилиями вполне удавалось её приструнить.
А ещё подруга устроила своим гостям потрясающую семейную фотосессию, где обе – и Саня, и Лялька – выглядели настолько красивыми, нежными и какими то одухотворёнными, что невозможно было оторвать глаз. Майка и сама страшно гордилась этими снимками и даже участвовала с ними потом в каких то профессиональных выставках, посвящённых теме материнства. А Саня… Саня тогда впервые взглянула на себя и дочь будто со стороны. Она осознала, что несмотря ни на что, они с Лялькой – самая настоящая семья. Пусть неполная и не совсем стандартная, но всё таки семья. Она даже рискнула выложить пару фотографий у себя в блоге, хотя вообще то скрывала от подписчиков любую информацию, касающуюся личной и семейной жизни, и получила мощный отклик: практически все восхищались красотой матери и дочери и сетовали, что Саня непростительно долго прятала такую замечательную фотогеничную девочку. Саня вполне отдавала себе отчёт, что в другой ситуации – к примеру, столкнись её подписчики с Лялькой в жизни, а не в виртуальном пространстве – они привычно брезгливо сторонились бы умственно отсталого ребёнка или даже делали бы оскорбительные замечания в духе: “Водят всяких идиотов в общественные места…” Нет, она не питала иллюзий, поэтому читала все эти восторженные комментарии со смешанным горько сладким чувством гордости и сосущей тоски.
То, что Лялька уродилась не просто хорошенькой, а по настоящему красивой девочкой, иногда казалось Сане насмешкой судьбы. В каждом комплименте от знакомых – “Какая красотка!” – она слышала невысказанный, но вполне ясный подтекст: “Жаль только, что неполноценная”.
Как здорово было бы сейчас вновь очутиться в гостях у подруги! Опять позировать для её совершенно безумных фотосессий, воплощая самые неожиданные и яркие образы; завтракать свежими горячими пышками, запивая их кофе с молоком, а вечерами варить глинтвейн; вести задушевные беседы полушёпотом почти до утра, кутаясь в шерстяные одеяла; разбирать старинные ёлочные игрушки в не менее старинном чемодане, бережно заменяя оборванные нити; с сорочьим любопытством рыться в шкатулке, полной бус, браслетов, брошей и серёг, непонятно как уцелевших в горниле истории и даже отлично сохранившихся… Все эти сокровища (включая, собственно, и саму квартиру) достались подруге от бабки, а той, в свою очередь – от прабабки. В Майкиной семье ходила легенда, что старуха якобы была княжеских кровей, но после революции предусмотрительно поменяла фамилию на вполне пролетарскую. Превратившись из Анастасии Мещерской в Нюру Комиссарову, она изменила себе и биографию, и судьбу…
Получив в наследство жильё в Питере, Майка не спешила туда перебираться. Школьницей она регулярно приезжала к бабке во время каникул, но не планировала постоянно жить в северной столице, родная Москва вполне её устраивала. Сдавать квартиру неизвестно кому не хотелось, продавать тоже… Однако после разлада с Саней Майка забрала документы из универа и сбежала в Питер – подальше от бывшей подруги и парня, в которого была так отчаянно и безнадёжно влюблена.
Саня расслабленно улыбнулась, даже не отдавая себе в этом отчёта: настолько яркими и живыми были те питерские воспоминания, завладевшие сейчас её сознанием. Впрочем, спохватившись, она быстро взяла себя в руки и лишь тихонько вздохнула. Разумеется, Майка по прежнему была бы искренне рада гостям, как и в прошлый раз, но… с тех пор слишком многое изменилось. |