– Соответчица по данному иску, – продолжил судья, тайком запуская взгляд в бумаги, – некая мадам, – он опять заглянул в бумаги, – мадам Бульмер Смит…

– Ева, да не нужна она мне. Ей-богу!

Ева ответила устало:

– Мы ведь давно обо всем договорились, верно?

– Бетси Бульмер Смит, – сказал Нед, – корова и потаскуха. Просто не пойму, что на меня нашло. Если ты ревнуешь…

– Вовсе я не ревную. Только вот посмотрела бы я, как бы ты ей со злости прижег руку сигаретой. Интересно, что бы она на это сказала.

Лицо Неда приняло выражение несправедливо обиженного маленького мальчика.

– Ах, вот что ты против меня затаила? Нет, ей-богу?

– Ничего я против тебя не затаила. Нед, послушай, просто мне хочется поскорей со всем этим покончить.

– Я тогда напился. Я ничего не соображал.

– Нед, о чем разговор? Я же сказала – это все неважно.

– Так за что же такое отношение?

Она сидела у большого стола с внушительным письменным прибором. Нед положил ладонь на ее руку. Говорили они на английском, которого не понимал маленький судья, и тот кашлял, отворачивался и, наконец, пылко заинтересовался картиной, висевшей над книжной полкой. Чувствуя пожатие руки Неда, Ева вдруг забеспокоилась, уж не хотят ли ее силком вернуть к мужу.

В общем-то, Нед говорил правду. При всем его обаянии и уме жестокость его была неосознанной, как у малого ребенка.

Жестокость – даже та смехотворная «нравственная» жестокость, которую Ева всегда презирала как фарисейский выверт, – одна могла бы фигурировать в качестве причины развода. Но обвинение в измене действовало куда быстрей и верней. Ну и все. И хватит. Было в их совместной жизни с Недом такое, что Ева скорей бы умерла, чем стала бы рассказывать на суде.

– Брак, – возвестил судья, адресуясь к картине над книжной полкой, – единственное счастливое состояние как для мужчины, так и для женщины.

– Ева, – сказал Нед, – можно, я последний раз попытаюсь исправиться?

Как-то в гостях один доморощенный психолог объявил Еве, что она исключительно внушаема. Но и ее внушаемость имела границы.

Прикосновение Неда не тронуло ее, скорее даже возмутило. Конечно, по-своему Нед ее любит. На секунду она почувствовала искушение; искушение сказать «да» и покончить со всей этой волынкой. Но сказать «да» по доброте сердечной и во избежание неприятностей – значило вернуться к Неду, к его повадкам, к его дружкам, к тому образу жизни, когда все время хочется отмыться и ничего из этого не выходит. Ева сама не знала, расхохотаться ли ей прямо в бачки судье или разразиться слезами.

– Мне очень жаль, – ответила она и поднялась. Лицо судьи просияло надеждой.

– Мадам, кажется, сказала…

– Да нет, ни черта не получится, – буркнул Нед. На мгновение она испугалась, что сейчас он что-нибудь разобьет, как всегда, когда на него находит одна из обычных его вспышек. Но если на него что и нашло, то тут же прошло. Он пристально смотрел на нее, поигрывая монетами в кармане. Он улыбался, демонстрируя отличные зубы. В углах глаз прорезались морщинки.

– Знаешь, а ты ведь в меня до сих пор влюблена, – заключил он с простодушием, показывающим, что он действительно убежден в этом.

Ева взяла со стола сумочку.

– Погоди, я тебе еще это докажу, – добавил он. Увидев, какое у нее сделалось лицо, он еще шире улыбнулся: – Нет, не сейчас. Я дам тебе время поостынуть; или разогреться – уж как там хочешь. Пока что я исчезаю. А вот когда вернусь…

Он не вернулся.