Негоже появляться на людях со слезами.
Анастасия спустилась с крыльца и неслышно подошла к телеге.
– Ты бы не смотрела, Настя, его медведь сильно подрал, – попросил я.
На чуть скуластом, с правильными чертами лице, искаженном утратой, ни слезинки.
– Не греши, – оборвала женщина.
Стало понятно, что спорить с ней нельзя. Приподняв одеяло, вдова некоторое время смотрела на разорванное тело мужа, как если бы хотела убедиться в неправильности случившегося. Не отыскав причин, чтобы ответить «нет», отошла от телеги еще более потяжелевшим шагом.
– А вы других медведей-людоедов не встречали?
Обменявшись с Аркадием взглядами, я отвечал:
– Ничего такого не было. Если что… постарались бы достать. Работа у нас такая.
– Я понимаю… В соседнем районе тоже произошел смертельный случай, и тоже охотник. Вот только там был огромный медведь. Кто его видел, сказали, что ростом он будет около четырех метров. А таких в округе у нас будет немного… Я вот к чему это говорю… Вы бы побереглись, очень боюсь, что это у нас не последний случай.
Аркадий невольно поджал губы, сдерживая вопрос, уже готовый было сорваться с уст. Мне тоже припомнился медведь, метивший на высокой ели огромными когтями завоеванную территорию. Встречаться с ним повторно очень не хотелось.
Для прояснения общей картины следователь опросил меня и Аркадия, а потом, прихватив медвежьи желудки на экспертизу, укатил в районный центр. Через несколько дней выяснилось: матуха крепко подъела Фому, а вместе с ней полакомились человеческим телом и медвежата. Вместе с останками Фомы в желудке медведицы отыскались фрагменты еще двух тел. Кто это был, выяснить так и не удалось. Посельчане в последние недели в тайге не исчезали; геологи, работавшие поблизости, тоже не заявляли о пропаже людей. Очевидно, это были черные старатели, каковых в окрестности было немало. В поисках нечаянного счастья приезжали они на заброшенные рудники едва ли не со всей России. Регистрироваться не спешили, скрывались ото всех, лишь иной раз заглядывали в поселки за продуктами, а потому доподлинно выяснить личности погибших не представлялось возможным.
Медвежий цирк
Но самым интересным для меня (надеюсь, что для медвежат также) были прогулки по полю. Для медведей я был чем-то вроде родителя, а потому они покорно, прирученными собачонками, следовали за мной, воспринимая тайгу как враждебную территорию. Для поселковых, что видели меня гуляющим по лесу в окружении медведей, такое зрелище представлялось забавным. Если кто-то из моих подопечных отставал или вдруг, увлекшись, подолгу лакомился малиной, коей в наших местах росло превеликое множество, достаточно было лишь короткого неодобрительного свиста, чтобы злополучный медвежонок бежал со всех ног, позабыв про все соблазны, спрятанные в высокой траве.
Мне тоже такая прогулка доставляла немало удовольствия, вот только Полкану, здоровенному мудрому кобелю, этакие путешествия виделись полнейшим безобразием, а потому он держался от нашей шумной и веселой компании на некотором расстоянии, лишь иной раз подгоняя поотставшего медвежонка рассерженным рычанием. Мне было весело наблюдать за чудачествами медвежат. И, надо отдать должное, я к ним привязался не меньше, чем они ко мне.
Посельчане, видя меня в такой неожиданной компании, не однажды предупреждали:
– Ты смотри, Тимофей, как бы не сожрали тебя лесные друзья. Ведь и костей не оставят!
Непонятно, чего здесь было больше – незамысловатой шутки или всамделишного опасения.
– Ничего, отобьюсь, – отшучивался я. – А если что не так пойдет, так натравлю на хулиганов Антошку, – показывал я на крупного пестуна. – Он у меня парень крепкий, с характером, не позволит меня обидеть. |