— Консуэло говорила со мной. Может, потом она с тем же предложением обратилась и к Шойеру. Она до смерти напугана, Мириам. И нисколько не верит в способность Адама защитить ее. Просила меня увезти ее.

— А где Адам?

— Это-то меня и тревожит. — Он поднялся. — Я оставлю тебя здесь одну. Что бы ты ни услышала, что бы ты ни увидела, что бы ты ни подумала, жди меня. Я хочу быть уверен, что ты тут… Едва ли тебя кто-то сможет найти. Но не подходи к краю, не высовывайся.

— Долго ли до рассвета?

Сванти глянул на звезды.

— Около часа, может, два. Вообще-то тут, наверху, рассвет наступает скорее, чем внизу. Я спущусь, и выясню в чем дело. Если с Адамом что-то случилось, непременно найду его.

— Хорошо, — еле слышно промолвила она.

Он потуже затянул подпругу и сел в седло.

— И вот еще, Мириам. Держи глаза нараспашку, а винтовку под рукой. Теперь тебе придется остерегаться не только апачей, но и Шойера.

— Ты думаешь, он вернется?

— Не исключено.

— Тот, кто убил ради одного мула с золотом, без колебаний убьет ради шести… Ты об этом?

— Адам не погиб. Не сомневаюсь. Выстрелов не было, и мы не слышали шума борьбы. Уверен, он жив.

Но говоря это, про себя думал, что стальной клинок убивает беззвучно.

Мириам крепко пожала ему руку:

— Возвращайся, Сванти!

Он сжал ее пальцы и умчался прочь. Всю дорогу его терзали тревожные мысли.

Неужели Консуэло хотела, чтобы Адама убили? Трудно представить. Но она была в такой панике… Шойер — тому море по колено, и он не стал бы открыто расправляться с ним при Консуэло. Она не только сама не стала бы убивать Адама, но и не хотела бы этого вообще.

Однако Пете все больше беспокоил Таггарта. Он знавал подобных людей. По большей части они без зазрения совести убивали любого подозреваемого в преступлении, но, как ни странно, крайне неохотно шли на убийство во всех прочих случаях. Пете завоевал себе славу безжалостного и упорного преследователя, но насколько известно, еще никого не отправил на тот свет, кроме преступников, за захват которых назначали награду. Но это до сих пор, а теперь?

Направляясь к тому месту, где они начали подъем, Сванти инстинктивно стремился избегать тропы, по которой проехал. Не в его привычках было возвращаться той же дорогой — там могли ожидать в засаде враги. Однако спустившись с утеса, вынужден был выехать на тот путь, по которому шел их маленький караван — у него не было выбора: он не знал другой тропы и не располагал временем на ее поиски в темноте, хотя в глубине души каждый миг ждал встречи с Шойеррм. Уж коли такой, как Пете, вступил на кривую дорожку ради женщины и мула с золотом, и каким-то образом умудрился убрать Старка, то вполне в его стиле вернуться и за остальным. Как там он сказал? «Если нам придется разделиться, езжай своей дорогой. Ты меня не трогай, — и я тебя не трону».

Тогда ночью заявление можно было расценить как декларацию мира, освобождающую Таггарта от преследования при условии не докучать Шойеру; в свете нынешней ситуации слова эти служили лишь подтверждением того, что Пете заранее выработал свой план, успел тайком сговориться с Консуэло и что теперь они вдвоем уже далеко.

Неспешно начал подкрадываться день. Сперва тьма приобрела едва заметный серый оттенок, затем серый цвет стал переходить в бледно-желтый. Одна за другой гасли звезды, а из-за дальних вершин на востоке появились первые проблески света. Укрывшись среди деревьев, Сванти ждал.