Но одно она точно может и должна сделать — перетянуть Конни на свою сторону, убедить ее порвать с Шойером.

Мексиканка обладала незаурядным мужеством… Мириам своими глазами видела, как та без тени страха встречает лицом к лицу многие опасности и тревоги. Но с детских лет Конни испытывала дикий, безрассудный ужас перед апачами. Мириам считала, что именно эта причина побудила ее бросить Адама и бежать. Сам факт, что сейчас она находилась здесь, на вершине, доказывал, как мало она преуспела в своей попытке.

Что же до Пете Шойера, то Мириам подозревала — для него законопослушание все же образ жизни, несмотря на то, что в своих усилиях выполнить постановления суда сам он зачастую творил настоящие беззакония. Профессия всегда накладывает отпечаток на поступки людей. И Шойер вопреки всему привык поступать по закону. Уважение к нему в нынешних обстоятельствах оборачивалось его слабостью, ибо в глубине души его наверняка точит червяк сомнения.

Девушка надеялась, что уже успела заронить в его душу первые ростки страха, высказав предположение, что вскоре за его голову будет объявлена награда и безжалостные полицейские ищейки ринутся по его следу. Охотник на людей, как никто другой, мог представить себе грядущую погоню. Такая перспектива должна была волновать его несравненно больше, нежели любого обычного преступника.

Взгляд ее уловил внезапное резкое движение Шойера. Затем тот замер, прислушиваясь. Мириам привстала, но он жестом остановил ее. Она тоже навострила уши.

Консуэло застыла, словно пораженная молнией. Она лучше чем кто-либо из них понимала, что за звуки доносятся снизу. По камням стучали копыта неподкованных лошадей, затем стали слышны характерные гортанные голоса — голоса апачей. Похоже было, что индейцы о чем-то спорят. Но они прошли мимо, и все стихло.

Пете посмотрел на Консуэло.

— Ты что-нибудь разобрала? — спросил он.

— Я все разобрала, — с горечью ответила Консуэло. — Часть из них считает, что мы где-то рядом. Они собираются разбить лагерь и начать поиски.

Шойер задумался.

— Они нас найдут. Как пить дать, кто-нибудь из них непременно полезет сюда осмотреть окрестности сверху. А следовательно, придется сражаться.

— Ты забрал мою винтовку, — напомнила Мириам.

— Когда она тебе понадобится, ты получишь ее. Но не раньше.

Шойер выполз на край впадины и растянулся там. Мириам знала, что теперь она уже ничего не сможет сделать для Сванти. Сначала ей придется сражаться за свою жизнь. И лишь потом, когда они окажутся в безопасности, настанет время решать внутренние проблемы, разбираться между собой.

А бедняжка Консуэло попала из огня да в полымя, причем по собственной же вине. Ведь накануне беглецы имели все шансы спастись. Если бы они без промедления шли вперед, то сейчас уже приближались бы к Глоубу, а то и находились там. Шойер и Консуэло собственными руками отрезали пути к отступлению и тем самым обвели себя вокруг пальца. Теперь им придется сражаться не на жизнь, а на смерть. Но на сей раз с ними уже не было ни Старка, ни Таггарта. Об этом Мириам и сказала Консуэло. Та подняла голову, но промолчала. Однако Мириам не собиралась менять тему.

— У тебя был замечательный муж, — продолжала она. — Он всегда оберегал нас от бед. Если бы ты не сбежала, сейчас мы все пили бы кофе в Глоубе.

Консуэло исподлобья бросила на Мириам взгляд черных колдовских глаз, но снова ничего не сказала.

Становилось жарко, лошади забеспокоились. Лишь мулы, наслаждаясь бездельем, лениво подремывали рядом с лужицей. Снизу не раздавалось ни звука. Мириам подошла к наружному краю впадины, находившемуся почти у самого края вершины. Отвесный склон круто уходил вниз, до дна пропасти было более шестисот футов.