А для Жизели этот брак был поистине даром небес.

Она давно поняла, что любит графа, но считала, что никогда не сможет занять в его жизни важного места. И вдруг это горькое счастье, эта мучительная сердечная боль, которую она до сих пор не забыла, сменилась блаженством взаимного чувства!

В ночь перед свадьбой она долго молилась, стоя на коленях у кровати, и благодарила бога за то, что доброе имя ее отца восстановлено и что он дал им с графом найти друг друга.

Еще совсем недавно, голодная и измученная, она поднималась на второй этаж, чтобы вычистить камин в спальне графа, и разве могла она предполагать, что этот человек окажется командиром полка ее отца и мужчиной, которого она полюбит чуть ли не с первой минуты их встречи?

В тот день, когда граф нанял ее в качестве своей сиделки, она сказала себе, что ей надо было бы выйти из Немецкого коттеджа и исчезнуть. Но к тому времени Жизель уже успела убедиться в том, насколько трудно бывает найти работу, и ей было страшно, что если она откажется от хорошего места, то нового уже никогда не найдет. А в этом случае, говорила она себе, пытаясь успокоить свою совесть, мама умрет от голода, а Руперт больше никогда не сможет ходить.

Чуткая Жизель инстинктивно поняла, что между нею и графом существует какое-то мощное, волнующее, непреодолимое влечение, которое она не могла бы объяснить словами, но присутствие которого очень ясно ощущала.

Она видела его в том, как невольно ускорялись ее шаги, когда она направлялась к нему в комнату или возвращалась в Немецкий коттедж, выполнив какое-то поручение, с которым он ее посылал в город. Она видела его в том, как болезненно сжималось ее сердце, когда приходило время расстаться с ним на ночь и как мучительно долго тянулось время до их следующей встречи.

Ее любовь была тайной, которую она хранила и самой глубине своего сердца, и в то же время это чувство наполняло все ее существо, изменяя ее настолько, что она сама переставала себя узнавать!

Ей казалось, что она может коснуться звезд, что она парит над землей — и в то же время понимала, что когда расстанется с ним, то попадет в глубины самого черного отчаяния.

«Нам предстоит вместе сделать столько всего хорошего! — говорила она себе теперь. — Я буду заботиться о нем и сделаю его счастливым — я подарю ему такое счастье, какого он прежде не знал, потому что всегда был один».

Граф, лежавший в просторной кровати, освещенной двумя свечами и мерцающим огнем камина, думал примерно то же самое.

В комнате стоял тонкий аромат гвоздик и роз, но он не замечал этого.

Тальбот уже начал немного бояться, что Жизель не придет к нему, и в то же время понимал, что она не ожидает, чтобы он пришел к ней в спальню. Апартаменты в Немецком коттедже включали в себя только одну парадную спальню, которую он с самого начала и занял и которая при обычных обстоятельствах была бы отведена даме. Спальня меньшего размера по другую сторону от гостиной, в которую миссис Кингдом распорядилась перенести вещи Жизели, на самом деле была туалетной комнатой.

«Она придет ко мне», — говорил себе граф.

И он ждал с отчаянно бьющимся сердцем.

Наконец дверь его спальни открылась, и в комнате появилась Жизель.

Пока она медленно шла к нему, он увидел, что она выглядит именно так, как ему хотелось: ее светлые волосы волной падали ей на плечи и спускались ниже талии. На ней был белый пеньюар, и лицо ее казалось бледным, но в огромных глазах светились нежность и любовь.

Она медленно приближалась к кровати, а потом спросила прерывистым голосом, сказавшим графу, как сильно она волнуется:

— Тебе… удобно? Нога… совсем не болит? Тебе сегодня… пришлось очень много стоять!

— Бэтли позаботился обо мне, как ты ему велела, — ответил граф. — Он уложил меня в постель, словно ребенка.