Инспектор как раз собирался перейти к опросу, когда в задней части партера появилась группа людей. Сампсон шепотом поздоровался с ними. Это пришли актеры – Эва Эллис, Хильда Оранж, Стивен Барри, Джеймс Пил и еще три-четыре, занятых в «Играх с оружием». Они уже переоделись. Пил шепотом пояснил, что они шли из гардеробных и заглянули в зал, потому что услышали голоса.

– Это инспектор Квин устроил тут маленькое собрание, – негромко пояснил Сампсон.

– Как вы думаете, инспектор будет против, если мы немножко поприсутствуем и послушаем? – потихоньку спросил Барри, внимательно глядя на Квина, который смолк и ледяным взглядом обвел актеров.

– Не знаю, почему бы… – начал было Сампсон, но Эва Эллис шикнула на него, и все умолкли.

– Вот… – продолжал инспектор, когда разговоры в задней части зала стихли. – Вот.., так, собственно, и обстоят дела… Представьте, что сегодня – вечер понедельника. Поднимается занавес, начинается второй акт. На сцене – темно, в зале – тоже. Раздается стрельба, крик, вы с напряженным вниманием следите за событиями, разворачивающимися там. Кто-нибудь из вас – в первую очередь я обращаюсь к тем, кто сидел на угловых местах, – не заметил ли чего странного? Необычного? Что-нибудь, быть может, мешало вам смотреть спектакль? Ничего такого не происходило поблизости?

Он замер в ожидании ответов. Но сидевшие в зале только покачали головами – кто растерянно, кто с опаской. Никто не ответил.

– Припоминайте получше, – проворчал инспектор. – Вы, вероятно, помните, что я в понедельник уже проходил по этому проходу и задавал вам те же вопросы. Конечно, я не хочу сейчас слышать от вас какие-то выдумки и вовсе не ожидаю никаких сенсационных заявлений – после того, как в понедельник вы все мне сказали, что ни о чем таком не можете вспомнить. Но поймите: мы оказались в очень трудном положении. Здесь был убит человек, а мы, откровенно признаться, зашли при расследовании в тупик. Это одно из самых трудных дел, которые мне когда-либо в жизни доводилось расследовать. В такой ситуации, когда мы приперты к стене и просто не знаем, что делать дальше, – видите, насколько я откровенен с вами, и жду от вас ответной откровенности – я просто вынужден обратиться к той части публики, которая в понедельник вечером только и могла что-либо заметить, если, конечно, вообще было что замечать… Насколько я знаю по своему опыту, сплошь и рядом бывает, что кто-нибудь, когда волнуется, когда нервничает, забывает важные детали и частности. А потом, когда пройдет несколько часов, дней или недель, он возвращается в нормальное состояние и вспоминает их снова. Я надеюсь, что с вами случится нечто подобное…

Пока инспектор говорил эти горькие слова, нервозность у его слушателей сменилась напряженным вниманием. Когда он закончил, присутствующие в зале повернулись друг к другу и принялись взволнованно перешептываться. Время от времени они отрицательно покачивали головами, хотя некоторые и начинали после этого что-то горячо втолковывать соседу. Инспектор терпеливо ждал.

– Поднимите руку, если у вас есть что сказать, – попросил он.

Одна из женщин робко подняла свою белую вялую руку.

– Да, я слушаю вас! – воскликнул Квин и указал на нее пальцем. – Вы вспомнили что-то необычное?

Пожилая дама скромно встала и пролепетала писклявым голоском:

– Я не знаю, важно это или нет, сэр, но припоминаю, что в какой-то момент второго акта женщина – да, вроде бы женщина – прошла по проходу, а несколько секунд спустя вернулась.