|
Началась охота; стрельнули раз, другой — и вот уже в сумке два зайца, один на рагу, другой на гарнир; а мать тем временем спокойно сидела дома и пряла пряжу. Вдруг двое мужчин в масках входят в хижину. Как вы думаете — струхнула она? Еще бы! Она решила, что они пришли по мою душу, ведь старые хозяева замка Шазле браконьеров здорово не любили, говорят даже, что кое-кого из них сеньор приказал повесить в парке: он ведь имел право творить суд на своих землях. Но те двое мою старуху успокоили, поздоровались, а потом один подошел поближе, а другой, у которого под плащом был вроде какой-то сверток, остался у дверей.
«Женщина, — сказал матушке тот, что подошел к ней поближе, — я знаю, что вы были хорошей кормилицей и хорошей матерью, хоть ваш сын и пошел по плохой дорожке». «Ах, сударь! — вскричала матушка. — Да ведь мой бедный Жозеф…» Но незнакомец перебил ее. «Теперь речь не о нем, а о вас. Можете вы взять на воспитание ребенка?» «Конечно, сударь». «Будете вы его любить?» «Как родного!» «Вы старше, чем я думал». «Ну так что же! Старый да малый друг с другом всегда ладят». «Это еще не все: я должен открыть вам одну вещь». «Какую?» «Девочка слабоумная». «Значит, ей еще нужнее забота», — отвечала матушка. «И вы возьмете эти заботы на себя?» «Да, но мы, как видите, люди бедные; чтобы ребенок ни в чем не нуждался, его родители должны нам помочь». «Сколько вам нужно в год, чтобы ходить за девочкой как за родной дочерью?» Матушка задумалась. «Сто франков, сударь, это для вас не слишком много?» «Вы будете получать триста франков ежегодно, пока девочка будет у вас, а пятьсот я вам заплачу тотчас же». «О сударь, да за такие деньги я буду за ней ходить как за принцессой». «Превосходно; вот пятьсот франков и плата за первый год. Вам будут платить за каждый год вперед. Напишите мне расписку в получении восьмисот франков и ребенка». «Ах, сударь, — сказала матушка, — да ведь я не умею писать. Вот беда-то!» «Черт подери! — воскликнул незнакомец, обернувшись к своему спутнику. — Досадно!» Я слышал весь этот разговор с первого до последнего слова, потому что, увидев, как двое незнакомых мужчин входят в нашу хижину, незаметно проскользнул внутрь с черного хода и спрятался за печью. Когда дело дошло до расписки, я выступил вперед и сказал незнакомцу: «Я умею писать, сударь, и напишу вам расписку». «Кто этот человек?» — вскричал незнакомец. «Это, сударь, мой сын Жозеф, тот самый, про которого вы сказали, что он пошел по плохой дорожке». «Не про то речь, матушка; пусть господа называют меня как им угодно, я-то знаю, что я человек честный, и с меня этого довольно». Я вытащил из шкафа перо и бумагу, поскольку понял, что взять на воспитание эту девочку — дело выгодное, и не хотел, чтобы матушка его упустила. «Диктуйте, сударь», — сказал я, садясь к столу и приготовившись писать. Незнакомец встал за моей спиной, желая проследить, верно ли я записываю его слова, и принялся диктовать: «Сего дня, 29 декабря 1782 года, я получил от неизвестного мне мужчины девочку пяти лет, страдающую неизлечимым слабоумием; я обязуюсь от своего имени и от имени моей матери содержать ее в моей хижине или любом другом жилище, какое я изберу, до тех пор пока ее не потребует назад податель этой расписки и половинки луидора, другая половинка которого будет нынче вручена мне». |
