|
Предчувствуя, что разврат истощил его силы и жить ему осталось недолго, он собственноручно готовил себе возбуждающие средства, которые сокращали этот и без того недлинный срок, так что счет следовало вести уже не на месяцы, а на дни. Впрочем, болезнь Леопольда была истинно королевской: коронованные особы часто забывают государственные обязанности, злоупотребляя наслаждениями; отсюда появление г-жи де Помпадур, г-жи Дюбарри и Оленьего парка; отсюда триста монахинь Педру III Португальского; отсюда отдающие Гоморрой прихоти Фридриха; отсюда фавориты Густава; отсюда, наконец, триста пятьдесят четыре побочных отпрыска Августа Саксонского, о которых стыдливо умалчивает история, но которых называет поименно старая сплетница-молва, заглядывающая во все замочные скважины Царского Села, Виндзора, Шёнбрунна и Версаля.
Подле Кауница и Леопольда стоял юный Меттерних, человек великого ума, не желавший воевать с нами и выразивший свое политическое кредо в весьма реалистичном образе: «Пусть французская революция варится в своем собственном котле». Но, помимо всех этих внешних врагов, не имевших пока программы борьбы с ней, у Франции имелись еще и враги внутренние. Первое место среди них занимал король. Здесь мы с позволения читателя сделаем небольшое отступление. Отчего выходит, что короли, вместо того чтобы, не мудрствуя лукаво, выполнять желания своих народов, противодействуют этим желаниям, а когда возмущенный народ начинает их теснить, призывают на помощь чужестранцев? Оттого, что свой народ для них — чужестранец, а чужестранцы — родня. Возьмем, например, Людовика XVI, сына саксонской принцессы, от которой он унаследовал вялость и тучность. В жилах его текла всего треть французской крови, потому что отец его, сам рожденный от брака француза и польки, в свой черед женился на чужестранке. Но этого мало: Людовик XVI взял в жены Марию Антуанетту — принцессу австрийскую и лотарингскую, и таким образом на престол взошла королевская чета, в жилах которой на две шестых французской крови приходилось две шестых саксонской, одна шестая австрийской и одна шестая лотарингской. И после этого вы хотите, чтобы французская кровь одержала верх? Вы хотите невозможного. У кого ищет помощи Людовик XVI в политической борьбе против собственного народа? У своего австрийского шурина, у своего неаполитанского свояка, у своего испанского племянника, у своего прусского кузена — одним словом, у родни. Историки, и те, что искали правду, и даже те, что создавали легенды, редко судили о Людовике XVI справедливо. Почти все творцы легенд принадлежали к прислужникам короля. Почти все историки принимают сторону Республики. Мы же, по праву романиста, примем сторону потомков. Герцог де Вогийон дал королю иезуитское воспитание, изменившее не в лучшую сторону его унаследованный от отца и матери прямой и честный нрав. Остатки этого первоначального прямодушия так и не позволили ему вникнуть в план г-на фон Кауница и королевы — истребить революцию силами самой революции. По сути дела, король не любил никого: ни своих детей (ибо он сомневался в своем отцовстве), ни королеву (ибо он сомневался в ее любви), но тем не менее королева была единственным существом, имевшим на него хоть какое-то влияние. Разумеется, единственным существом из его родных. Напротив, священникам он доверял безоговорочно. Именно их влиянию следует приписать все клятвы, которые он приносил и тотчас забирал назад, его двуличность в комедии с принятием конституции — одним словом, все его политические обманы. Он неизменно вел себя так, как будто на дворе 1788 год. Взятие Бастилии ничему его не научило; он по-прежнему считал события 1789 года бунтом, а события 1792 года — заговором герцога Орлеанского. Он ни за что не желал признать народ силой, равной его королевскому величеству. |
