«Я знаю… — сказал Рылеев, — знаю», — и не мог сам себе выяснить, что знает и как. Это было знание, невыразимое словами и мыслью, новые глаза, полнота человеческих желаний. «Напишу или приеду», — повторил слова Лизы Рылеев и не поверил словам: слишком резко стояло перед ним серьезное лицо Тушина. «Подожду три дня и уеду», — сказал Рылеев. Снова захотелось ему женской ласки и нежности. «Другую буду любить», — мстительно прошептал он. Злые слезы подступили к его горлу. Он поборол их и встал.
— Когда приедем? — спросил Рылеев Бурмакина.
— А приедем, — сказал старик, — пошто торопиться, в самый раз попадем.
— Ты почему на плотике едешь?
— Я от хозяина. Вишь, плоты снесло; после дождя это, так бревна засекло по хрящам, застряли то есть, да, видно, снесло опять, — чистая река-то!
Рылеев посмотрел вперед. Река стала шире и ленивее, по берегам тянулся теперь смешанный густой лес. «Нет, нет, — сказал он себе, одолевая последние, уже слабые приступы возмущения и тоски, — так было, значит, так хорошо, ты зрячий, теперь живи и смотри в оба».
Тушин вошел в сени, быстро отворил дверь и осмотрелся, улыбающимися глазами ища Лизу.
— Лиза! — позвал Тушин, прошел к столу и вправо, где стояла кровать, увидел девушку. Одетая, прикрыв плечи и голову тонким серым платком, Лиза лежала, согнувшись, лицом к стене. Улыбаясь, приблизился к ней на цыпочках Тушин и, опустив голову, прислушался.
Спокойное, ровное дыхание спящей женщины заставило его улыбнуться еще раз. Поколебавшись, он уперся ладонью в плечо девушки, поцеловал Лизу в розовый от сна висок и сказал:
— Проснись, это я.
Лиза медленно зашевелилась, вздохнула и, открыв глаза, села, проводя по лицу руками. Сонный, еще блестящий сквозь пальцы взгляд ее прояснился, осветив заспанное лицо ровной улыбкой.
— Который час, Миша? — спросила девушка.
— Девять, — сказал Тушин. — Я опоздал на сутки. Ты сердишься?
Лиза тряхнула головой и села, кутаясь в платок, у окна, смотря на улицу. Минуту спустя лицо ее, усталое и внимательное, обернулось к Тушину.
— Я рада, что ты жив и здоров, Миша, — сказала она. — Так что не сержусь я, благодарю тебя за то, что ты цел. Я не спала ночь. Мне казалось, что ты утонул, простудился, умер, что был какой-то несчастный случай.
— Я виноват, — сказал Тушин, беря ее теплые руки и целуя их, — будь милостива. Я готов теперь. Если хочешь, можно ехать сегодня.
Лиза нагнулась и поцеловала его в голову.
— Чем это пахнет от тебя? Ах, знаю. Смолой, порохом и травой. Расскажи, что ты делал и почему опоздал.
— Ах, Лиза, — нетерпеливо сказал Тушин, — зачем спрашивать? Соврать недолго: «Заблудился» — и делу конец. Я был сам собою последний раз в этих местах, делал то, что делал всегда. Я не принял в расчет, что ты можешь подумать, будто со мной несчастье, — в этом я виноват.
— Я не упрекаю, — слегка побледнев, возразила Лиза. Некоторое время она молча смотрела на него, тихонько жмурясь. — Миша, дорогой мой, мы сегодня видимся последний раз. Мы расстанемся. Постой, не волнуйся. Сядь, дай руку и выслушай.
Тушин, быстро и резко встав, вырвал руку. Тоскливое, глухое упорство поднялось в нем. Теперь, хотя бы в тысячу раз сильнее кружилась от гнева и раненой любви голова, он был способен сидеть молча битый час, слушая, что ему скажут, кивая и холодно соглашаясь.
— Не мне оспаривать добычу Рылеева, — усмехнулся дрожащим ртом Тушин. |