Покорившись неожиданным переменам, выпавшим на его долю, он привык к своему новому существованию и первые месяцы пребывал в радостном возбуждении. Новые заботы и новое положение его вполне устраивали, рассеяли тревогу и усыпили вопросы, связанные с грядущим прыжком в неизвестность. Ему предстояло сыграть в опасную игру, где ставкой выступала его жизнь. Вспомнив обо всем, что с ним случилось, он попытался представить себе весь приведенный в движение механизм, главной пружиной которого ему довелось стать. Назад возврата нет. Подобно болезненной лихорадке, его влекла страсть к приключениям, эта страсть возбуждала его и придавала новые силы. Он словно читал увлекательную книгу, где каждая строка становилась очередным аргументом в пользу дальнейших действий. Вспомнив, что его ждет, он задрожал: готовый к преодолению трудностей, он опасался, что не сумеет стать своим в том двуличном мире, который он слишком хорошо знал. Вскоре, сменив облик, ему предстоит встретиться с этим миром лицом к лицу. Лишь об одном он сожалел: неужели он больше никогда не увидит ее?

Встав на скамеечку, он дотянулся до деревянного ставня, закрывавшего окошко, и осторожно раскачал его. Когда настанет время, он потянет деревянный щит на себя и вытащит штырь из каменного гнезда. Покопавшись в тюфяке, он достал шкатулку с двойным дном, где лежала веревка, свитая из связанных друг с другом простыней; с ее помощью он спустится на улицу, где его должен ждать экипаж. Фонари будут потушены, а месяц вряд ли сумеет рассеять ночной мрак. Если ничего чрезвычайного не произойдет, то караульные патрули проследуют своим привычным путем и к назначенному часу патруль уже минует тюрьму. Откинув крышку часов, он пальцами нащупал стрелки, определяя время: час приближался. Он разместил в условном порядке огарки свечей, хотя его предупреждали, что пользоваться ими можно только в случае крайней необходимости, ибо любой проблеск света может вызвать подозрение караульных.

Желая убедиться, что ничего не забыто, он последний раз проверил снаряжение; потом, достав из кармана крошечный клочок бумаги, скатал его в трубочку, сунул в стык между камнями, а сверху замазал смесью хлебных крошек с известкой. Это его бутылка, которую он бросил в море — на всякий случай… Снова уточнив, который час, он достал лестницу и проверил прочность узлов. Подошел к скамеечке, встал на нее, снял ставень, вынул из цементных гнезд заранее расшатанные прутья, спустился, положил железки на тюфяк и прикрыл одеялом. Затем поднялся к окну и, привязав к оставшемуся пруту веревку из простыней, откинулся назад и потянул ее, проверяя на прочность. Теперь самое трудное: просунуть в окошко ноги. Некоторое время он висел в пустоте, вцепившись руками в простынный жгут и нашаривая ногами стену, чтобы, упершись в шероховатый камень, обрести опору и начать спуск. Пролетавшая мимо ночная птица мягко коснулась его крылом, и тьма поглотила его.

Та же ночь, Версаль, особняк д'Арране.

По старой привычке, Сартин большими шагами расхаживал по библиотеке. Адмирал д’Арране, беспокойно постукивая тростью по кончику своего башмака, разглядывая рельефный план сражения при мысе Финистерре. Жертвой этого яростного постукивания стал брам-рей одного из кораблей: рей свалился, и его следовало осторожно водрузить на место.

— К этому часу все должно быть сделано.

Министр взял часы, издавшие хрустальный звон.

— Разумеется, сударь, как мы и предвидели. Приманка, должно быть, уже у них в руках.

— Однако, очень холодно, — заметил Сартин.

Подойдя к камину, он принялся яростно размешивать угли: потрескивая под его ударами, головешки вспыхивали крошечными синими огоньками.