— Райторг. — Подождал немного. — Федулин? Рыбаков. Зайди.

Стукнул по рычажку, сердито дунул в решетчатый кругляш.

— Военкомат. — Снова подождал. — Лещенко? Рыбаков. Зайди…

2.

— Вот она… война, — проговорил Богдан Данилович, провожая взглядом медленно уходящую старуху. — Война, — повторил он с силой. — Нелепая… злая штука. И чтобы покончить с ней, надо как можно ожесточеннее воевать. Во-е-вать! С винтовкой. С автоматом. Там. На переднем крае. Лицом к лицу с врагом. — Глубоко вздохнул. Помолчал. И уже другим, недовольным, усталым голосом сказал: — Конечно, хлеб — тоже оружие. Тыл — опора фронта. И все же исход войны решается там. — Встал, нервно прошелся по комнате. — Чего бы не отдал я за то, чтобы оказаться сейчас в окопах…

— Что вы, товарищ Шамов… Богдан Данилович, — Валя укоризненно покачала головой, — не всем же быть на фронте. Вы не по своей воле…

— Ах, Валюша. По своей, не по своей… какое это имеет значение? — Он свернул папиросу, вставил в мундштук и принялся ощупывать карманы.

Валя вынула из ящика стола коробок спичек. Подала ему.

— Спасибо. — Богдан Данилович прикурил, шумно затянулся. И ушел. Сердитый, недовольный собой.

В приемную вошел запыхавшийся мужчина. Высокий, круглолицый. В зеленой шинели и мохнатой пыжиковой шапке. Спросил простуженным баском:

— У себя?

— Сейчас уезжает.

— Только что звонил. Велел зайти.

— Проходите.

Он торопливо разделся. Несколько раз провел расческой по редким рыжим волосам, примял их ладонью. Одернул суконную гимнастерку и так повернулся на месте, что кожаные подметки белых бурок жалобно пискнули. Подошел к кабинету. Приоткрыв дверь, просунул в щель сначала голову, потом плечи и, наконец, скрылся весь.

А в приемную уже входил другой посетитель, подтянутый офицер с тремя кубиками в петлицах. Он от порога козырнул девушке и стал раздеваться.

— Вас тоже вызывал?

Офицер резко кивнул головой.

— Так точно.

Он вошел в кабинет четким шагом. Поздоровался с Рыбаковым, подал руку громко сопевшему Федулину, сел рядом. Рыбаков сердито поглядел на посетителей, сунул окурок в пепельницу.

— Лещенко, — процедил он сквозь зубы, — тебе что-нибудь известно о семье Бетехтина?

— Так точно, — отчеканил райвоенком, вставая. — Знаю ее положение. Но у нас ведь нет никаких фондов. Сами знаете. Я написал отношение в райторг.

Рыбаков перевел взгляд на Федулина. Тот подался вперед и торопливо зашвырял словами.

— Была такая бумага. Мы проверили. Положение действительно… Мы кое-что наметили…

— Что наметили? — повысил голос Рыбаков.

— Мы это самое… — Федулин поперхнулся.

— Когда ты узнал об этом?

— Точно не помню. Кажись, на прошлой неделе. Наши возможности очень…

— Чем жила старуха с детьми эту неделю? А?

Федулин молчал, испуганно хлопая ресницами. Рыжие волосы вздыбились на его голове. Круглое лицо залоснилось от пота.

— Чем живет старуха с четырьмя детишками, я тебя спрашиваю?

— Так ведь… Вы же сами понимаете… Тут надо… — Он вконец смешался, безнадежно махнул рукой и умолк.

Василий Иванович вышел из-за стола. Остановился перед Федулиным.

— Заелся.