Он был образованный, культурный человек. Ему едва исполнилось сорок, но он успел отслужить в нескольких посольствах России за границей, говорил свободно на английском, французском и итальянском языках. Венгрия стала своего рода ссылкой для него – наказанием за кое-какие неосторожные высказывания относительно партийных догм. Он обожал музыку, сам прекрасно играл на фортепьяно. Именно благодаря ему она и нашла для себя имя, под которым впоследствии стала известной. Ему нравилось называть ее «воплощением Евы – вечной женственности». И она приняла это имя, как принимают имена после крещения, добавив к нему только фамилию Черни – по имени композитора, этюды которого так любил исполнять ее новый покровитель. Ева Черни. Ей нравилось выговаривать вслух свое новое имя, стоя перед зеркалом, держа руку вытянутой для поцелуя. Это было звучное имя. Когда придет мой час, думала она, кивая своему отражению, я стану ею. Вполне подходящее имя для жизни на Западе. Кому придет в голову связать его с Анной Фаркас? Она никому не признавалась в сокровенном желании, но ждала подходящего момента и того, кто мог бы помочь ей с документами на новое имя.

Образованный русский научил ее разбираться в еде, помог узнать толк в винах – он сам провел несколько лет в Париже под видом русского предпринимателя, но на самом деле занимался шпионажем. У него имелась возможность доставать для нее из западных магазинов все самое лучшее. И самое главное, он согласился давать ей уроки английского языка. В его отсутствие она повторяла новые слова, твердила упражнения, училась правильному произношению, хотя при нем слегка коверкала слова. Он добродушно посмеивался. Ему и в голову не приходило, что эта очаровательная юная любовница, с детским жаром готовая учиться, на самом деле обладала почти таким же проницательным и острым умом, как и он сам. Ему хватало того, что, вернувшись в дом, он всегда заставал ее на месте, ждущую его, свежевымытую, нарядно одетую, готовую в любую минуту предаться любовным ласкам и с такой же готовностью оставлявшую его в покое, если ему надо было чем-то заняться. Она с удовольствием слушала его игру на фортепьяно и не уставала внимать его рассказам о жизни на Западе. Ему нравилось вывозить ее в гости, на приемы, поскольку он знал, что вызывает зависть, гордился ею и тем, какая любовь светилась в ее взгляде. И он очень многому сумел научить ее, хотя, возможно, многие эти знания она унаследовала от рождения.

Например, у Анны был врожденный вкус. Она всегда совершенно точно определяла, что ей идет, а что нет. У нее было несомненное чувство стиля, и даже простые платья ей удавалось носить «с шиком», как парижанке. Мужчины теряли голову при виде ее.

И еще одним даром наделила ее природа. Мать Анны страдала головными болями, а у отца было растяжение сухожилий, и девочка, массируя виски матери или руку отца длинными сильными пальцами, могла снимать боль. Этому она научилась от прабабушки по отцу, которая впоследствии заменила ей мать, – та умерла, когда Анне исполнилось четырнадцать лет. Теперь Анна могла использовать и этот свой дар в полной мере, поскольку русский покровитель страдал нервным тиком на почве общего нервного напряжения. Когда впервые Анне удалось все-таки добиться от него разрешения помассировать застывшие, как железо, мышцы шеи и плечи, он поразился, с какой легкостью ей удалось заставить его расслабиться.

«У тебя и в самом деле волшебные пальцы, – удивленно сказал он. – Я проводил столько времени в санатории в Крыму, прежде чем им удавалось сделать то, что ты сумела сделать за пятнадцать минут».

И он подал ей идею. Цель ее жизни – стать богатой, добиться успеха и власти. Поэтому то положение, которое она сейчас занимала, – содержанка при мужчине – временное явление. Все будут иначе относиться к ней, когда она добьется независимого положения.