— С другой стороны, я внезапно осознал, что не совершенно не хочу того, чего, как всегда думал, хотел. Я хотел заниматься вещами, которые мне нравились, мне хотелось свободы, которой я никогда не испытывал. И я знал, что этот путь сильно отличался от того, на котором находился я.

— Я прекрасно тебя понимаю, — прошептала я.

— Да, я знаю, — взгляд Уилсона встретился с моим, и в нем была такая пылкость, что мое сердце медленно сползло вниз по моей груди. Как ему удается смотреть на меня так, в то же время обнимать всю ночь, ни разу не поцеловав?

— В последнюю неделю в Англии я покинул Манчестер и поехал в Лондон. Элис меньше всех в моей семье пеклась обо мне. Она тогда пожала плечами и сказала что-то вроде: «Повеселись, не убейся и будь здесь, когда настанет время лететь домой». Я встретился с несколькими приятелями из школы, провел неделю в пьяном угаре, делая вещи, о которых мне неловко говорить.

— Например? — спросила я, отчасти удивленная, отчасти взбудораженная тем, что Уилсон не так чист, как кажется.

— Я дорвался до общения. Я расстался с девственностью, но не помню большую часть процесса. На этом я не остановился. Ночь проходила за ночью, один клуб сменялся другим, одна девушка — другой, а мне становилось только хуже. Я старался вернуть себе равновесие за счет вещей, которые вызывали головокружение. Довольна?

Я кивнула, понимая, что он имел в виду. Я знала о головокружении не понаслышке.

— Кончилось тем, что один из моих приятелей довез меня до Манчестера. Он убедился, что я сел в самолет и благополучно долетел до Соединенных Штатов. А в следующие полгода я пытался остановить мельтешение в своей голове и снова обрести равновесие во многих вещах. Так что во многом отношения с тобой и твое путешествие стали и моим путешествием тоже. Я понял себя и своих родителей — обе стороны, — и сейчас мне намного лучше.

Долгое время мы ехали молча. Затем я спросила его о том, что мучало меня с тех пор, как я проснулась в одиночестве днем ранее.

— Уилсон. Что произошло в Рено? Я думала, ты хочешь… в смысле разве ты не испытываешь ко мне влечения? — Я чувствовала себя так, словно приглашаю лучшего квотербека на выпускной бал, мои коленки дрожали. Уилсон рассмеялся в голос. А я съежилась, стараясь не стечь вниз по сидению и прикрывая лицо, дабы не обнаруживать своего смущения. Судя по всему, Уилсон заметил унижение в моем выражении лица, потому что, развернувшись в неположенном месте, да так, что завизжали тормоза, он съехал на край дороги, рискуя всем и вся. Повернувшись ко мне, он покачал головой так, словно не мог поверить в услышанное.

— Блу. Если бы дело было только во влечении, мы с тобой не уехали бы из Рено. Мы бы до сих пор были в том жутком отеле, занимались бы сексом и питались бы местной едой… или пиццей из пиццерии через дорогу. Но для меня секс с тобой не является целью. Понимаешь?

Я покачала головой. Нет. Я никак не могла этого понять.

— Когда ты забралась ко мне в постель в Рено, я мог думать только о том, как чувствовал себя в Лондоне в ту ужасную неделю, когда у меня было столько секса, сколько не может вообразить себе ни один подросток. И как мерзко я чувствовал себя в конце. Я не хотел, чтобы наш первый раз стал для тебя таким же. Ты была эмоционально подавлена в Рено, так же, как я в Лондоне, ты нуждалась во мне. Но не в сексуальном смысле. Однажды… и я надеюсь, очень и очень скоро, потому что я сгораю от нетерпения провести с тобой ночь, мы займемся сексом, но только тогда, когда ты будешь хотеть меня потому что любишь, а не потому что ты потеряна, отчаялась или боишься.