— Прости меня, Блу. — Уилсону пришлось повысить голос.

— Почему ты ничего не сказал мне? Почему? Я пролежала всю ночь без сна, думая об этом. И не смогла придумать тебе ни одного оправдания. — Волосы лезли мне в рот и разлетались в разные стороны, точно змеи на голове Медузы Горгоны, но я не собиралась возвращаться в машину… до тех пор, пока не получу ответа.

— Я не хотел влиять на твое решение, — прокричал Уилсон. — У меня была чудесная жизнь. И прекрасные родители, которые никогда не скрывали от меня правды. Я рос, с детства зная, что меня усыновили. Но меня все равно беспокоило это. Я часто представлял себе женщину, которая от меня отказалась, и мужчину, который отказался от нас с ней.

Каждое его слово казалось мне ударом, который он наносил по моему животу, поэтому я закрыла его руками, защищая живое существо внутри себя. Уилсон вздрогнул, но продолжил говорить, перекрикивая ветер.

— Я не хотел, чтобы мои чувства заставили тебя сомневаться, пойми!

— Ты думаешь, я не хочу этого ребенка? Ты думаешь, что я отдаю его, потому что не хочу?

Его глаза встретились с моими и на красивом лице разом отразился миллиард эмоций. Слова, которые он произносил, явно давались ему с трудом.

— Когда ты сказала мне, что решила не оставлять ребенка, я подумал, что ты совершаешь ошибку. Как, ради всего святого, я мог сказать тебе такое? Моя сестра была на седьмом небе от счастья. А ты казалась довольной своим решением.

Ветер взвыл, а небо потемнело. Уилсон сделал шаг мне навстречу, но я отступила, позволяя ветру подтолкнуть себя. Сейчас это было необходимо.

— Моя мать не отдала меня на удочерение, Уилсон. Но она должна была! Должна!

Уилсон расставил ноги шире, сопротивляясь порывам ветра и спрятал руки в карманах.

— Она не настолько любила меня, чтобы сделать это. Я не хочу рушить жизнь своего ребенка, только потому что мне нужно кого-то любить.

Прогремел гром и сверкнула молния, Уилсон снова приблизился ко мне. На этот раз он оказался проворнее, ему удалось схватить меня и затолкать в машину. Мы успели захлопнуть двери в тот самый момент, когда снаружи хлынул дождь, мгновенно заключивший нас в свой жуткий серый кокон.

Мерседес ожил и снизу пошло тепло, согревающее наши сидения. Однако Уилсон не поехал дальше. Оставалось еще слишком много несказанных слов.

— Я не хотел скрывать это, — произнес он, умоляюще глядя на меня своими серыми глазами. Я отвернулась, не желая слушать. Но он настойчиво развернул меня к себе за подбородок, принуждая выслушать его.

— Я не сказал об этом, когда должен был, потому что эти слова никогда не будут уместными или своевременными. А потом становится слишком поздно. И честно говоря, тот факт, что меня усыновили не имеет значения, Блу.

— Не имеет значения? Как ты можешь говорить такое? — закричала я, стараясь высвободить подбородок из его захвата. Это так же, как если бы мнение Уилсона не имело для меня значения. Но он стал самым важным человеком в моей жизни. Я запустила пальцы в волосы.

— Я безуспешно стараюсь прояснить ситуацию. Мне на днях рожать, а ты думаешь, что твое усыновление не имеет значения? Твое мнение могло изменить очень многое.

— Верно. Но вместо этого ты сделала свои выводы, приняла свое решение и все произошло так, как должно было.

— Но ты сказал, что я совершаю ошибку, — прошептала я, стараясь снова не заплакать. Я старалась снова разозлиться, однако ярость осталась где-то между дорожным туалетом и машиной, и я никак не могла возродить ее.

Уилсон взял мои руки в свои и повернулся ко мне настолько, насколько позволял руль.

— Блу, этот опыт имеет для меня значение.