Изменить размер шрифта - +
Из них я узнала, что папашка Райнера — der erhaben Mann и к тому же владеет маленькой типографией в Нюрнберге. Что он на всю жизнь остался верен русским женщинам (последняя русская жена оттяпала у папашки полдома, но это пустяки). И что сам Райнер написал исследование по русской же ненормативной лексике. И теперь несказанно радуется, когда находит знакомые слова в переводимых им детективах (а радоваться приходится часто). Что с писательницей такого калибра, как фрау Канунникова, он работает впервые, и это большая честь для него (до сих пор Райнер‑Вернер месил дерьмо одноразовых триллеров, хотя и в них находил свою прелесть).

Кроме того, простой, как пачка маргарина, бундес два раза срыгнул, три раза испортил воздух и непрестанно чесал в паху.

Когда мы (наконец‑то!) подъехали к гостинице «Минск», где для душки Райнера был заказан номер, свершилось то, что должно было свершиться: я его возненавидела.

И укрепилась в своей ненависти еще больше — после того, как он шепнул мне на прощание:

— Вы не подскажете, meine liebe Алиса, где я могу найти проститутку?..

 

 

 

…Я так ничего и не сказала Аглае о письме.

Я просто сунула конверт в нижний ящик стола и решила забыть о нем. Забыть получилось на следующий же день, когда в квартире Канунниковой нарисовался оглашенный немец.

Но до этого был еще тихий вечер с Аглаей.

— Ну, и как вам этот гибрид платяного шкафа с вибратором? — спросила она, стоило мне только переступить порог.

— Ужасно, — я рассталась с Рабенбауэром не больше сорока минут назад, и поэтому впечатления от встречи были особенно сильны. — Вы собираетесь с ним работать?

— Вы. Работать с ним будете вы. Я, к сожалению, даже не смогу появиться в его обществе.

— Почему?

— Он смотрится как профессиональный жиголо. Даже если на него напялить профессорскую мантию, усадить в инвалидное кресло и дать в руки воздушный шарик. Все подумают, что Аглая Канунникова завела себе жеребца на старости лет. И предается порочным страстям. А у меня репутация.

А у меня, выходит, нет.

— Вы можете представить его как прототип героя вашей новой книги, — сказала я первое, что пришло на ум.

— Я не пишу порнороманов. Отдала их на откуп своим конкуренткам.

Я с тоской взглянула на Ксоло, вертевшуюся у ног хозяйки. И впервые почувствовала к мерзкой собачонке нечто вроде симпатии. Все познается в сравнении, а после Райнера‑Вернера любой твари можно выдавать нимб и подержанные крылья.

— Говорят, он неплохой переводчик. Прекрасно чувствует язык, — утешила меня Аглая. — Особенно разговорный. Последние несколько лет специализируется на боевиках и триллерах. Легко обучаем. И к тому же — наполовину русский.

— Да. Он только не сказал, на какую именно половину.

— Думаю, на худшую. Ну, не расстраивайтесь, девочка. У вас еще будет время, чтобы расстроиться…

…Райнер‑Вернер Рабенбауэр не уронил засаленного стяга немецкой пунктуальности. Он появился ровно в одиннадцать, распространяя вокруг себя запах мускусного ореха. Я было подумала, что прошедшую ночь мюнхенский козлик провел в объятьях негритянки, но все оказалось гораздо проще: запах шел от большого бумажного пакета, который Райнер‑Вернер держал в руках. Из пакета выглядывали фиолетовые листья какого‑то растения. Листья самым безыскусным образом переходили в небольшие бледно‑красные цветочки.

При виде Аглаи немец пришел в восторг. Он долго лобзал Аглаины перстни и кольца — так долго, что я начала беспокоиться. Но все обошлось. Спустя две минуты Аглая вырвала руку и с милой улыбкой солгала:

— Рада видеть вас, Райнер.

Быстрый переход