Для какого-то красномордого человека, назвавшегося Робином Джеймсом, выл из магнитофона Кенни Роджерс.
Подставь свою вторую ще-е-е-еку! — учил Кенни находящихся в зале алкашей с заплывшими лицами. — Жизнь в раю смиренных жде-е-е-еот!
Джек не видел здесь ни одного человека, который выглядел бы хоть капельку смиренным. «Дженни Велли Бойз» уже вернулись на свое место и взяли инструменты. Все, кроме гитариста, были пьяны и не вполне понимали, где находятся. Гитарист же был абсолютно трезв и скучал в одиночестве. Слева от Джека какая-то женщина оживленно беседовала по платному телефону — телефону, заковавшему Джека в непроницаемую ледяную капсулу, телефону, к которому Джек не подошел бы теперь даже за миллион долларов. Пока она разговаривала, ее пьяный приятель пытался залезть к ней под полурасстегнутую ковбойку.
В зале прыгало и дергалось около семидесяти пар. Во время медленных танцев они просто топтались на месте, улыбаясь, облапив друг друга. Губы сливались в долгом поцелуе, пот ручьями тек со лбов и рисовал большие темные пятна под мышками.
— Слава тебе, Господи! — сказала Лори, когда Джек наконец подошел, и приоткрыла дверцу справа от стойки бара. Смоуки стоял здесь же, наполняя бокалы танцующих прохладительными напитками, джином и тем единственным, что могло составить конкуренцию пиву, любимому напитку жителей Оутли, — русской водкой.
Джек снова увидел Рэндольфа Скотта. И тот его тоже увидел. Он сверкнул ледяной голубизной своих глаз и едва заметно кивнул, как бы желая сказать: Мы поговорим. Чуть попозже. Я пока еще точно не решил, о чем. Может, о том, что произошло и что могло произойти в тоннеле на Милл-роуд. Или об Осмонде и его плетке. Или о больных матерях. А может, о том, сколько ты проторчишь в этом месте… Или о беззубых стариках, плачущих над торговыми тележками. А может, ты сам что-нибудь предложишь? А, Джеки?
Джек вздрогнул.
Рэндольф Скотт улыбнулся, увидев эту дрожь (или почувствовав?), и углубился в толпу, в плотный, прокуренный воздух.
А секунду спустя тонкие пальцы Смоуки вцепились в плечо Джека, разыскивая болевую точку и, как всегда, найдя ее. Опытные, чувствительные пальцы.
— Джек, ты мог бы шевелиться быстрее, — сказал Смоуки. Его голос при этом звучал дружелюбно, почти ласково, однако пальцы сжимались все сильнее и сильнее. От него пахло канадскими леденцами, он сосал их постоянно. Вставные зубы равномерно пощелкивали, время от времени изо рта доносились неприятные звуки — Смоуки втягивал на место соскользнувший протез. — Ты должен шевелиться быстрее или мне придется приложить к твоей заднице раскаленную сковородку. Понял?
— Да, — ответил Джек. Только бы не расплакаться.
— Ну вот и хорошо. — На какое-то мгновение пальцы Смоуки еще глубже вонзились в маленькое плечо. Джек все-таки расплакался. Смоуки, которому именно это и было нужно, отпустил его. — Помоги мне открыть бочку, Джек. И постарайся сделать это побыстрее — вечер пятницы, людям хочется выпить.
— Утро субботы, — тупо пробормотал Джек.
— Не важно, давай.
Джек помог Смоуки задвинуть бочку в пустое пространство под баром. Тренированные мускулы Смоуки вздувались и перекатывались под тонкой тканью рубашки. Бумажная шляпа, похожая на поварской колпак, сидела на его узкой, как у хорька, голове обычным образом: передний угол почти касался левой брови, придавая лицу глуповатое выражение. Джек, затаив дыхание, следил, как Смоуки вытаскивает красную пластмассовую пробку. Раздался хлопок, намного громче, чем должно было быть… Джек облегченно вздохнул — пены не было. Смоуки выдвинул пустую бочку.
— Отнеси эту в кладовую и залей водой. Не забудь, что я говорил тебе днем.
Джек не забыл. Дело было так: в три часа пополудни неожиданно раздался громкий свист, похожий на сигнал воздушной тревоги. |