«Я не против. Можно сходить в Нескучный. Там тень и красота», – печатала она, приближаясь к дороге, которая отделяла их дом от парка и каруселей.

Разноцветная футболка Никиты мелькнула чуть впереди. Он умело вел самокат по тротуару, звонко отталкиваясь от асфальта красной сандалькой.

«Здорово! Значит, завтра к шести я за тобой приеду?» – написал Костя.

Уля принялась печатать ему адрес, обдумывая, как лучше объяснить проезд через запутанные соседние улочки, и сама не заметила, как подошла к дороге. Самокат больше не дребезжал. Уля перечитала сообщение, уверенно нажала на «Отправить» и только после этого подняла голову. Тепло в груди сменилось неприятным холодком.

Никитка стоял посреди дороги. Одной ногой он удерживал самокат, а ко второй наклонился, чтобы поправить тугой ремешок сандальки. Дорога была пустынна. Она сворачивала к дому, укрытому разросшейся зеленью. Здесь не было ни обозначенного перехода, ни светофоров. Местные ругались с управлением, то не шло на уступки, и всем по прежнему приходилось делать крюк до ближайшей зебры. Правда, движение на дороге было вялым и медленным. Водители обычно снижали скорость, чтобы выползти из за поворота, поэтому перебежать проезжую часть было легко и не страшно.

Но сейчас Никита застыл на середине дороги – пестрый, полный прыгучей радости. Уля открыла рот, чтобы прикрикнуть на него, но горло перехватило. Слова застряли в нем, язык прилип к нёбу. Уля схватилась за шею, не замечая, как из ее ослабевшей ладони выпадает телефон.

Никитка наконец справился с замком и выпрямился. На солнце глаза у него стали светлыми, почти прозрачными. Он уже растягивал губы в довольной улыбке, когда мир вокруг Ульяны померк. Движения замедлились, звуки доносились сквозь тяжелую толщу воды. Глаза Никитки оказались совсем рядом, словно Уля уже подбежала к нему, но тело ее не слушалось.

Секунда – и она увидела все со стороны. Ясный день, высокие многоэтажки греются на солнце, чуть заметный жар поднимается от асфальта, у бордюра стоит девушка в легком сарафане, возле ее ног валяется расколотый коробок телефона. А на дороге, за которой начинается тенистый парк, застыл мальчик, растрепанный, с выгоревшими волосами под полосатой кепочкой.

В воздухе пронзительно запахло горечью.

«Что за запах?» – подумала Уля, будто это было важно сейчас.

Когда из за поворота на бешеной скорости выскочил грузовик, она вспомнила, что уже чувствовала этот аромат – давным давно, на даче друзей Алексея. Там за домом начинался широкий лог, по его бокам росла полынь. Так же горько и терпко пахла она, цветущая, рассыпающаяся в пальцах седой пыльцой.

Грузовик тем временем был уже рядом. Уля успела прочитать на его боках что то о диванах, которые тот везет. Не сбавляя скорости, машина выехала на ровный участок, и только тогда водитель заметил мальчика. Он так и стоял, одной рукой придерживая самокат, а второй снимая кепочку. Полынью пахло нестерпимо – казалось, весь мир пропитался ею и теперь полнится этой горечью, осязаемой и плотной.

Ульяна закричала, но звуки потонули в густой тишине. Она хотела дернуться, остановить несущийся грузовик, но тела не было. Когда машина на полном ходу смела тонкую фигурку Никитки, мир наконец обрел звучание.

Истошный сигнал грузовика, нечеловеческий крик девушки, стоявшей у дороги, скрежет металла, звон укатившегося самоката и глухой, страшный удар, с которым упало на асфальт отброшенное в сторону тело Никитки.

Мир ушел в темную воронку, пронзительно пахнущую горечью травы. Но только на мгновение. А потом Уля моргнула и пришла в себя. Никитка стоял напротив, поднимая руку к кепочке, чтобы стянуть ее с макушки. Он смотрел на Улю с довольной улыбкой, солнце блестело на его длинных светлых ресницах.