— Если ты о Катрин, то это было еще до тебя, милая. Мы давно расстались!

Со звоном разбившаяся у ног пустая бутыль освежила память незадачливого любовника.

— Мы расстались, Манон! Честно. Но, возможно, я пару раз забывал об этом. Ты же знаешь, какой я рассеянный, крошка? Разве можно считать это изменой?

Кто-то хихикнул, ожидая очередного "подарка" от разгневанной красотки, но той стало жалко разбрасываться и без того скудным имуществом, и она соизволила выглянуть самолично. На узкий подоконник тяжело легла пышная грудь, надолго приковавшая к себе взгляды зевак, и лишь вдоволь налюбовавшись на выпирающие из тесного лифа округлости, размерами не уступавшие продаваемым неподалеку дыням, те обращались взглядами к пылающему праведным гневом лицу, несмотря на обозначившийся второй подбородок и пухлые щеки, довольно милому.

— Крошка моя! — радостно выдохнул Шут.

— Кобель! — сердито взвизгнула "крошка". — Все-то у тебя не считается! Ни Лизетта, ни Катрина. Жюли тоже?

— Эта — тем более! — храбро заявил парень.

— Почему? — заинтересовалась Манон.

— Мне не понравилось! — сообщил Шут во всеуслышание.

Валет втиснулся в уже немаленькую толпу случайных свидетелей семейной размолвки. Задел кого-то плечом, извинился. Кому-то наступил на ногу, но на него только шикнули беззлобно: спор влюбленных был куда интереснее неуклюжего мальчишки.

— Милая, ну впусти меня, — умолял белобрысый.

— И не подумаю! Видеть тебя не хочу!

— А ты не видь, лапушка. Закрой глазки и открой дверь.

— Убирайся!

— Но где же мне жить, кисонька?

— Где угодно, только не у меня! Пусть девки, что тебя ублажают, теперь еще тебя и кормят!

— Они кормят, рыбонька… Но жить-то мне где?

После такого Манон расщедрилась на еще один цветочный горшок.

— Значит, все кончено? — с тоской спросил Шут.

Зевак занимал тот же вопрос, но толстушка не снизошла до ответа.

— Ты разбиваешь мне сердце, Манон! — трагично возрыдал отвергнутый гуляка. — Может, ты дашь мне хоть что-нибудь на память о нашей любви? Хотя бы… Хотя бы одну из своих юбок. Я сооружу себе шатер, чтобы не спать под открытым небом…

Дальше Валет не слушал. Выбрался из толпы, негромко насвистывая, прошел вдоль рыночных рядов и свернул в пустой переулок.

Шут был плохим вором, правду сказать, он вообще вором не был и к колоде прибился то ли по недоразумению, то ли потому, что среди слободских так принято, но он был очень хорошим шутом, его представления неизменно собирали зрителей. А Валет не стал бы валетом к своим годам, если бы не ловкие пальцы и умение оставаться незаметным, даже будучи на виду. Каждый был талантлив по-своему, и когда доводилось работать в паре, добычу всегда делили поровну.

— Тьен, погоди! — белобрысый нагнал приятеля уже у реки. — Ну, как сегодня?

— Нормально.

Улов Валет скинул сидевшему на перекрестке Речной и Почтовой нищему. Таскать все с собой было небезопасно: жандармы в слободе прикормленные, но случалось, стопорили кого-нибудь из колоды — надо же было показать, что не зря форму носят. В кармане осталось лишь несколько монет, купить чего-нибудь перекусить, да портсигар.

— Ух ты! — восхитился Шут, вне колоды становившийся просто Лансом. — Дай позырить.

— Руки! — прикрикнул Тьен. — Сам не насмотрелся.

Рассмотрел в мелочах с одного только взгляда, когда высокий, небедно одетый господин, которого непонятно каким ветром занесло на окраину города, вынул портсигар из кармана, но еще не насмотрелся.