Девчоночьи какие-то сказки, смекнул на очередной истории вор.

Он полистал еще немножко книгу и остановился на перевранной, как и все здесь, легенде о змеелюдах. Читать и портить себе настроение ожидаемой свадебкой не стал. Только картинки рассмотрел. На одной из них изображался принц ползучего народа: щеки юноши вместо румянца украшала серебристая чешуя, а огромные глаза с длинными вертикальными зрачками горели золотом. И зубы, небось, острые, ядовитые. То-то счастье привалило какой-то принцесске!

На этой злорадной мысли Валет отбросил книгу, потушил лампу и завалился в постель.

Через месяц после того, как не стало мамы, с Софи началось неладное. Такое, что и не скажешь никому. Два дня она промучилась, проплакала, гадая, как все будет и с кем теперь останется Люк, а на третий, когда к перепачканному белью добавилась незнакомая, а потому ни с чем не сравнимая тянущая боль внизу живота, не выдержала и пошла к господину Жиро. Доктор, лечивший, но так и не вылечивший маму, и так уже не пользовался у девочки безграничным доверием, а когда он едва ли не рассмеялся в ответ на заявление, что вскоре она, должно быть, умрет, Софи и вовсе готова была бежать прочь из его дома. Но веселье господина Жиро быстро сменилось печалью и искренней жалостью. Пожилой медик тяжело вздохнул и сказал, будто Софи сама не знала, что мама умерла слишком рано. Ну а после уж разъяснил, как сумел. По ходу немного увлекся, забежав далеко вперед и заговорив о том, о чем девочка даже и не думала, а мать, будь она жива, вряд ли стала бы ей рассказывать…

Но одно Софи тогда уяснила четко: напасть эта ей на всю жизнь и ничего с ней не поделать — только терпеть. Иногда «неудобные» дни проходили почти незаметно, а иногда очень тяжело. Но все равно проходили.

В этот раз было терпимо. Так, побаливало немного, и голова кружилась, но последнее, скорее, оттого, что легла поздно и не выспалась: все с платьем возилась, не хотела бросать. А может, еще и на погоду. Ночью снова шел снег. К утру прекратился, но оконные рамы украсились толстым слоем белого пуха, и дорогу, наверное, замело…

Нехотя встав и одевшись, девочка затопила кухонную плиту и поставила на огонь чайник. Проверила, просохли ли с вечернего похода на каток сапоги и варежки, завернула с собой хлеба и набрала в мисочку чечевицы с мясом, чтобы было чем в обед покормить Люка.

Подумав о братишке, вспомнила и о другом, и, тихонько отворив дверь, пробралась в комнату квартиранта. Зима шла на излом, за окнами светлело все раньше, и уже не нужно было зажигать лампу, чтобы осмотреться…

— Стучать не умеешь? — не открывая глаз, спросил Тьен.

От неожиданности сердце в пятки ушло, но Софи сдержалась, чтобы испуганно не ойкнуть.

— Мне книжка нужна, — пояснила она шепотом. — Я ее с собой ношу, Люку нравится картинки смотреть.

Сказки обнаружились на полу, почти под кроватью. Девочка наклонилась, чтобы поднять, когда квартирант вдруг перевернулся на бок и уставился прямо на нее.

— Ай! — то ли растерявшись, то ли опять непонятно чего испугавшись, она попятилась, не удержалась на ногах и шлепнулась на пол.

— Ты чего? — удивился парень.

— Я? Ничего.

Она неловко подползла, схватила книгу и на миг задумалась: ползти, не останавливаясь до двери или все же подняться и выйти по-человечески.

— Оставила бы ты его, — проговорил квартирант, с усмешкой следящий с кровати за ее возней.