— Сколько я тебе должна?

— Забудь об этом.

— Нет. Сколько?

— Я сказал, забудь.

— Дон, я так не хочу…

— Я хочу. Этого достаточно.

— Знаешь, что!

— Что?

— Ничего. Спасибо за помощь. Больше никогда ничего от тебя не приму.

Через несколько минут Морин Аттертон с несказанным облегчением плюхнулась на обшарпанное сиденье своего зеленого чудовища и несколько нервно надавила на газ. Все! На сегодня с нее хватит. Ах, только бы он не начал выносить вещи!

Дон О'Брайен смотрел вслед зеленой несуразной машинке, курил и думал о событиях последних нескольких часов.

Пожалуй, никогда в жизни не видел он такой уставшей маленькой женщины. Морин Аттертон выглядела абсолютно изможденной. А жаль, потому что вообще-то она настоящая красавица.

Маленькая, стройная, с точеной фигуркой, с черными прямыми волосами, блестящими и отливающими в синеву. А зеленые глаза? Глядя в них, Дон вспоминал глубокое теплое море, а может быть, цветущий луг. Густые черные ресницы, красиво изогнутые брови, нежные коралловые губы… И усталость. Бледность, заливающая щеки, темные полукружья под глазами, а нижняя губа искусана чуть не до крови. У девчонки стресс и довольно сильный. По всей вероятности, жизнь ее действительно не балует выходными и праздниками.

Вот еще странная вещь — уже очень давно женщины не вызывали в Доне подобной реакции. Возбуждение, влечение, настолько сильное, что он едва сдерживался вчера вечером, а потом долго не мог заснуть.

Интересная она особа, эта Морин Аттертон. И как же хочется ее защитить, прижать к себе, пообещать весь мир и еще одну звезду в придачу… Стой, где стоишь, Дон О'Брайен! Слишком поздно. Подобные чувства делают тебе честь, это хорошие, добрые, человеческие чувства, но, увы, ты больше не сможешь подарить женщине счастье.

Три года, три долгих, бесконечных года он провел в джунглях, в сельве. Он работал на износ, почти не спал, мало ел, ни на что не отвлекался. Другие восхищались его работоспособностью, и только Бог на небесах и сам Дон знали правду.

Он — трус. Он боялся спать. Боялся закрывать глаза. Потому что вместе с темнотой приходила память.

Все. Все! Все? Да, все. Больше не будет в его жизни любви и привязанности, заботы и ласки.

Потому что на земле больше нет Вероники.

Морин вернулась поздним вечером. Едва волоча ноги, поднялась на крыльцо, открыла дверь, вошла в полутемную прихожую. Из кухни доносилась музыка. Старинная испанская песня о любви и предательстве. Очень красивая. Морин ее знала и любила, и то, что и Дону она нравилась, почему-то обрадовало ее.

Она осторожно встала на пороге кухни. Одетый в джинсы и белую футболку, Дон О'Брайен работал с бумагами. Они были повсюду — на столе, на полу, на плите, на подоконнике. Голубые листки счетов, перфорированные факсы, машинописные страницы контрактов…

— О, кто это к нам вернулся из мира коммерции и рынка? Ужели это ты, дева столь же прекрасная, сколь и печальная? Как ты, сожительница?

— Практически никак. Совершенно выжата.

— Я знаю средство взбодриться. Пошли поплаваем. Потом выпьем белого вина. А хочешь — красного.

Вино. Бассейн. Ночь под звездами. Отдых. Это были слова из другой жизни. Из другой сказки… Не про Морин Аттертон. Так почему же так бешено забилось сердце при одной только мысли о том, что они могут нырнуть в один и тот же бассейн? Почему горят твои бледные щеки, будущий маркетолог?

Она поспешно отступила в спасительную полутьму коридора.

— Нет, спасибо. Мне еще надо постирать. Это полезнее, чем смотреть на звезды.