Аббат тоже говорил очень мало, что было на него совсем непохоже. Впрочем, этому удивляться не приходилось: большую часть времени он сидел с набитым ртом и разговаривать просто не мог. Кабан оказался хорош, и аббат отдал ему должное: борода его в отсветах свечей блестела от стекавшего по ней жира. Тем не менее все остальные, следуя примеру хозяйки, оживленно болтали, и вечер прошел необычайно весело.
Добравшись до своей спальни, Харкорт обнаружил, что спать ему совершенно не хочется, и долго расхаживал по комнате, пытаясь понять, что его так обеспокоило. Дело было, конечно, в том, что говорил днем аббат Гай про падение замка Фонтен. Услышав его неосторожные слова, Харкорт был слишком потрясен, чтобы проявить свои чувства, и еще несколько часов вел себя так, будто ничего не было сказано, но это был для него тяжелый удар. Все прошедшие годы родные старались в его присутствии не упоминать о трагедии, за что он был им от души благодарен: их молчание, конечно, в какой-то степени помогало ему обо всем забыть. И только теперь его друг, увлекшись собственным красноречием, напомнил ему о событии, которое он пытался изгнать из памяти. Временами ему казалось, что все уже почти совсем забыто, но на самом деле воспоминание об Элоизе по-прежнему таилось в глубинах его сознания.
Харкорт перестал шагать по комнате и в нерешительности остановился, глядя на стоящую в углу конторку. Он поднял ее крышку, подвинул стул и поставил на конторку свечу. Потом он присел на стул, выдвинул один из ящиков, достал ключ и отпер другой ящик, нижний слева. Сунув руку в ящик, он нащупал книгу. Он нашел ее сразу, потому что точно знал, где она лежит. Положив книгу на конторку, он раскрыл ее и придвинул поближе свечу.
Свет упал на яркие, четкие рисунки, узоры на полях, замысловатые буквицы. Он глядел на них, затаив дыхание: все это было намного красивее, чем ему помнилось.
Не сводя глаз со страницы, на которой была раскрыта книга, он пытался вернуть ощущение нежности – той нежности, которую давным-давно, много лет назад, испытывал к Элоизе. Не жалости к самому себе, не печали утраты, не горя, а только нежности и любви. Но нежность не возвращалась. Слишком много прошло времени, подумал он. Все это в далеком прошлом.
Книга была древняя – ее возраст насчитывал, быть может, не одну сотню лет. Она появилась в те забытые теперь времена Возрождения, когда люди после долгих веков мрака вновь обрели способность видеть красоту в своих мыслях и чувствах. На протяжении многих лет книга принадлежала семье Элоизы – к ней она перешла от покойной бабушки. А Элоиза подарила книгу ему. Подарок выглядел довольно неожиданным: кто бы мог подумать, что Чарлз способен оценить прелесть часослова? Никто, кроме Элоизы, – она предвидела это и подарила свое фамильное сокровище тому, кого любила и кто любил ее.
Он попытался припомнить, что сказала она ему, когда сделала этот подарок, что они сказали тогда друг другу, но ничего вспомнить не смог: все ушло в прошлое, все было стерто горем и отчаянием. Сидя глухой ночью за конторкой, он наконец понял, чего стоило ему это горе.
Когда-то эту книгу держала в руках Элоиза, эти страницы переворачивали ее пальцы, то, что сейчас видит он, видели ее глаза. Она много лет бережно хранила книгу – а как же иначе, ведь книгу много столетий берегла ее семья, – а потом подарила книгу ему. Элоиза, чье лицо он уже не мог вызвать в памяти и помнил только, что вокруг ее глаз набегали веселые морщинки, когда она смеялась.
Он долго сидел, разглядывая книгу. На изящных миниатюрах были изображены крестьяне – одни пасли свиней, другие, забравшись на яблоню, собирали яблоки, третьи укладывали в копны хлеб, который тут же, рядом, убирали косари, а вдали виднелись смутные очертания замка с изящными шпилями, высокими башнями и маленькими башенками на стенах – замка, совсем не похожего на тот, в каком жил его род.
В те времена, когда были сделаны эти рисунки, люди смотрели на мир совсем другими глазами, и сам мир был светлее, а люди в нем – счастливее. |