Изменить размер шрифта - +
Бабушка твоя, моя мать, щеголяла в длинных юбках, а шляпки носила здоровенные, с колесо. Жили мы в двухэтажном особняке, с верандой во всю стену. Одно слово, роскошь!

Бабушка. Киа раскрыла рот. Где-то у нее есть – или была когда-то – бабушка. Где же она сейчас? Так и тянуло спросить, что с ними со всеми сталось, но не хватило духу.

А Па продолжал, будто сам с собой разговаривал:

– А потом все пошло наперекосяк. Я был тогда еще малец, не помню ничего, знаю только, что началась Великая депрессия, хлопок сожрали долгоносики, и все пропало. И остались мы в долгах по самые уши.

Киа пыталась по этим обрывкам воссоздать его прошлое. О мамином прошлом речи не шло – Па приходил в ярость, стоило заговорить о том, как жили они до рождения Киа. Она знала, что мамина семья была откуда-то издалека, там Ма покупала в магазинах платья с перламутровыми пуговками, атласные ленты, кружева. Когда они перебрались в хижину, Ма спрятала платья в сундуки и раз в несколько лет доставала одно и превращала в будничное – новые покупать было не на что. А теперь и наряды, и их история сгинули; все спалил Па после ухода Джоди.

Они порыбачили еще немного, глядя в неподвижную воду, припорошенную нежной желтой пыльцой, и Киа уже и не надеялась на продолжение рассказа, но Па добавил:

– Возьму тебя как-нибудь с собой в Эшвилл, покажу тебе землю, что была когда-то нашей и стала бы твоей.

Вскоре он выдернул из воды удочку:

– Глянь, детка, ну и чудище я выловил – что в твоей Алабаме!

В хижине они нажарили рыбы и кукурузных оладий “с гусиное яйцо”. После ужина Киа разобрала свои сокровища: насекомых пришпилила на картонки, а перья развесила на стене дальней спальни – красота, да и только! А потом, лежа в постели на веранде, слушала, как шумят сосны. Закрыла глаза и вновь широко открыла. Па назвал ее “детка”!

 

8

Со знаком минус

1969

 

Закончив работу на пожарной вышке, шериф Эд Джексон и его помощник Джо Пардью проводили Перл, вдову Чеза, и его родителей, Патти Лав и Сэма, в прохладную больничную лабораторию, служившую заодно и моргом, где на железном столе под простыней лежал Чез. Прощание. Но ни одна жена, ни одна мать не вынесет такого холода и ужаса. Обеих женщин пришлось увести.

В кабинете шерифа Джо сказал:

– Что ж, хуже некуда…

– Еще бы. Не знаю, как люди живут после такого.

– Сэм ни слова не проронил. Он и всегда-то был угрюмый, а уж это его доконает.

Говорят, что прибрежное болото и бетонную плиту сожрет на завтрак – кабинет шерифа, надежный как бункер, и тот не устоял. Внизу на стенах темнели разводы с кристалликами соли, а к потолку, словно сеть сосудов, поднимались черные прожилки плесени. По углам притаились крохотные бурые грибы.

Шериф достал из нижнего ящика стола бутылку виски, плеснул обоим по двойной порции в кружки из-под кофе. Они потягивали не спеша, а солнце, золотисто-медовое, как бурбон, садилось в море.

 

* * *

Спустя четыре дня к шерифу в кабинет ворвался Джо, размахивая бумагами:

– Пришли первые результаты экспертизы.

– Дай-ка взглянуть.

Они сели друг против друга за рабочий стол и уткнулись в бумаги. Джо то и дело хлопал по столу ладонью, охотясь за мухой.

Эд прочитал вслух:

– “Установлено, что смерть наступила в ночь с 29 на 30 октября 1969 года, между двенадцатью и двумя часами”.

Быстрый переход