Нет, ты скажи, для чего ребенку белые носки? Или белые воротнички, которые так обожал мой отец? Сколько ни мой шею, к вечеру они становились коричневыми. Особенно если поиграть после школы в футбол.

Наши дети спокойно кромсают свои футболки, вырезают ножницами дыру побольше. И правильно делают, – дышать легче и шея не потеет. Но попробовал бы я сделать нечто подобное! Или прорезать дырки в джинсах, на попе и на коленках, как твой ненаглядный Офер! А ты, как ни в чем не бывало, целуешь его в грязную морду и исправно стираешь эти жуткие джинсы, и за это я тебя отдельно люблю.

Я очень любою тебя, Мази, и наш суматошный дом, и наших шумных и беззаботных детей.

Я долго боролся за признание и любовь родителей. Особенно отца. Он всегда был мягче и теплее мамы, хотя и пытался скрывать. Почему-то проявление любви к детям у них считалась слабостью. А я так любил сидеть у него на руках, держась за родную колючую шею, или хотя бы идти за руку на прогулках. Я так мечтал быть похожим на его погибшего брата, ведь я носил его имя.

Но ничего не удавалось! Шмулик затмевал меня силой и независимостью, Эяль – слабостью и послушанием. Тогда я начал протестовать, отказался учиться музыке (о чем до сих пор сожалею), стал дружить с марокканскими мальчишками, целый день гонял в футбол и даже пытался не умываться.

Но стало только хуже – отец кричал и называл уродом, мама тихо плакала и обнимала толстого Эяля, посадив его к себе на колени. Этого я просто не мог видеть, я боялся, что она разлюбит меня навсегда. Когда она перестала заходить ко мне в комнату перед сном, я решил смириться. Я даже взял отсрочку от армии, как и Шмулик, и поступил в университет. На юридический! Родители сразу подобрели, мама даже начала мною гордиться. Не зря говорят, что каждая еврейская мать мечтает видеть своего сына доктором или адвокатом. Кроме того, на юридическом было меньше математики, не то что на электронике, где учился Шмулик.

Боже мой, Мази, какая это была скука! Правила, еще правила, опять правила, параграф 5-й, параграф 20-й… Бесконечное жевание законов и переписывание документов. И так на всю жизнь?

А какие противные девчонки там учились! Впрочем, их и девчонками было трудно назвать. Взрослые тетки, все после армии, все воображалы и уродины. Они же из принципа не красились и не носили украшений, чтобы их не спутали с сефардами. Они не вылезали из маек и джинсов ни в будни, ни в праздники. С их-то семитскими задницами!

А ты знаешь, как они меня звали? «Птенчик»! И все из-за худобы и белой кожи.

Впрочем, вскоре я перестал обращать на них внимание. Потому что познакомился с тобой.

Ты была самой обыкновенной девчонкой, Мази, не воображай, что я упал от твоей красоты. Обыкновенной девчонкой в военной форме и черных ботинках, как и все нормальные люди в нашем возрасте. Все, кроме меня с моим идиотским университетом!

Я даже и не думал начинать с тобой, просто устал на лекциях. Хотелось немного отдохнуть и потрепаться, не выпендриваясь и не изображая интеллектуала.

Но ты ужасно обрадовалась, просто засияла, как кастрюля, вот что меня удивило.

Конечно, у меня уже бывали какие-то подружки, даже переспал пару раз, но ничего путного, либо зануды, которых полгода нужно упрашивать и уговаривать, либо маленькие проститутки.