– Да ладно, брось ты эту тему!

– Нет, Соня, ты знаешь, что он ответил? «Возьму Ленку и запру дверь изнутри!» Я спрашиваю: «И не выйдешь?» Он говорит: «Нет, не выйду».

– Соня, если Валерик не выйдет, никто не выйдет! Ты понимаешь?!

* * *

– Соня! – Саша растерянно сидит посреди разоренной комнаты. – Если ты не вмешаешься, я за себя не ручаюсь! Я и так совершенно не понимаю, что делать с книгами. Отправлять посылками по четыре килограмма? Или выбросить все к чертовой матери?

Да, это случилось. Совсем недавно, заполнив пачки документов и отстояв четыре часа в пестрой очереди у израильского консульства, мы получили право на репатриацию. То есть возвращение на родину. Звучит очень красиво и утешительно, но сам Бог не ведает, что нас ждет и чем станет неизвестная жаркая страна. Совсем крошечная страна между морями и пустыней, и на карте-то не найдешь! Зато наша нынешняя огромная и необъятная родина отказалась от семейства Каминских-Блюм довольно легко. За непонятную сумму, равную пятнадцати учительским зарплатам (хорошо, что родители потихоньку копили «на старость»), нас быстро лишили российского гражданства, то есть права выбирать и быть избранными. Просто обидно платить за такую ерунду! Заодно, правда, мы лишены права работать и учиться, а также жить в собственном доме, но, как говорит мама, снявши голову по волосам не плачут!

Саша с отчаяньем смотрит на четыре больших чемодана, набитых доверху. Как поместить жизнь пятерых человек в четыре чемодана?

– Соня, я очень уважаю Арона Иосифовича, но все-таки существует мера любым капризам!

Так… Кажется, они решили дружно меня уморить.

– Соня, твой отец отказывается ехать! И знаешь из-за чего? Двух старых рюмок и книги Пушкина! Он что, такой любитель поэзии?

– Да в чем дело, в конце концов! Ты можешь внятно объяснить?

– В багаж не принимают серебряные вещи и старые книги. Правила такие, понимаешь, правила, а не чья-то конкретная злая воля!

Если бы Сашу назначили управлять миром или хотя бы небольшим его участком, то на этом участке воцарились бы разум, порядок и взаимоуважение. К сожалению, его не назначили даже заведующим отделением, потому что беспартийные интеллигенты начальниками не становятся.

Папа сидит надутый, постаревший и упрямо смотрит в окно. Если учесть, что окна нашей квартиры выходят на кирпичную стену соседней пятиэтажки и что этот пейзаж папа наблюдает, по крайней мере, лет двадцать, дело зашло далеко. Мне становится ужасно жалко и его, и Сашу.

– Товарищи, спуститесь на землю. Давайте искать компромиссы.

– В нашем доме, – говорит папа задушенным голосом, – в нашем доме было столовое серебро. Да, да! Вы можете смеяться сколько угодно, но у нас было столовое серебро – двенадцать рюмок и целый набор ложек, с чеканкой, царского завода! А у моей мамы было шестеро детей. Шестеро прекрасных достойных детей, я не побоюсь это сказать, хотя и сам отношусь к их числу. И каждому ребенку перед отъездом из дому мама вручала по две рюмки. Наконец их осталось только четыре. Потому что я был еще мал, а Рахель никуда не уехала, она любила наш городок и хотела там жить и умереть.