Уехал Тимур не один. Вокруг него собралась небольшая группа приверженцев — вольных людей, наемных воинов, любителей риска и наживы, диких туркменов и авантюристов-арабов. Для службы в войске они мало годились, но партизанами на дороге были великолепными.

Они весело смеялись, когда Тимур привел их в окрестности Зеленого Города и расположил лагерем на заброшенном летнем пастбище над белым куполом своего дворца, откуда было видно, как джете выезжают на его поиски. С гордостью рассказывали о его подвигах барласским багатурам, которые узнав, что он здесь, приехали приветствовать его. То были Илчи-багатур, тот самый, кому Тимур рассек тетиву лука, и седой Джаку, нюхом чуявший приближение больших событий.

Эти ветераны казганова лагеря осушили с юным изгнанником не одну чашу.

— Если земля так просторна, — сказали они, — с какой стати жить за стенами?

— Что за слова я слышу? — воскликнул Тимур. — И какими будут ваши дела? Вороны вы, питающиеся крохами со стола джете, или соколы, забивающие добычу?

— О Аллах! — ответили оба барласа. — Мы не вороны.

Когда к ним присоединилась Улджай, они почтительно приветствовали ее. Разве она не принимала участия в сражениях своего повелителя? Осенью, когда Тимур покинул лагерь и отправился к южным горам на встречу с Хуссейном, они пошли с ним.

То была дорога не для слабых. Она пятьсот миль вилась среди горных хребтов, служащих опорой небу — по нынешнему Афганистану, лишь отчасти исследованному до сего дня. Шла вверх по ущелью реки, покуда река не превратилась в ледяное полотно, и им пришлось двигаться по колено в снегу.

Дорога привела их под ледники Отца Гор и продолжала подниматься к продуваемому ветрами плато, где они ставили тонкие палатки под вызывающими эхо утесами. Днем они ехали в ярком блеске высокогорных снежных полей, лишь в редких местах ветер расчищал перед ними каменистое дно распадка.

Лошади были покрыты войлочными попонами, всадники кутались в волчьи и собольи меха. Оказываясь у лесистых участков, они рубили дрова и грузили на сани. Иногда проходили под сторожевыми башнями племенных крепостей, невидимые охранники окликали их, а собаки облаивали в тысяче футов над головой.

Несколько раз на них нападали афганцы, не знавшие, с кем придется иметь дело. После этих налетов Тимур и его люди стали богаче. Они миновали перевал на высоте двенадцати тысяч футов между заснеженными вершинами Гиндукуша, потом, оскальзываясь, спустились по ущелью, приведшему их в долину Кабула.

Это не дало им передышки, поскольку требовалось обогнуть город. Купив в деревнях овец и свежих лошадей, они двинулись в путь по кандагарской дороге, она была почти без снега и потому не такой трудной. Достигли более низких долин юга и нашли там поджидавшего их эмира Хуссейна с войском, состоявшим из таких же людей, как у Тимура, но более многочисленным.

До весны они отдыхали, потом их воодушевил посол, привезший дары от правителя близлежащих земель.

Его подданные, сеистанцы, взбунтовались, и он лишился большей части своих горных крепостей. Он обещал Тимуру и Хуссейну награду, если они помогут изгнать оттуда бунтовщиков. Союзники приняли это предложение — Хуссейн задумал подчинить себе эту южную провинцию, Тимуру не терпелось снова сесть в седло.

Когда дороги стали проходимыми, они присоединились к правителю Сеистана и отправились воевать за его интересы — став просто-напросто наемниками. Тимуру война доставляла удовольствие. Они захватили большинство мятежных крепостей, одни — внезапными ударами, другие — штурмом с помощью лестниц.

Хуссейн, однако, создавал осложнения, грабя деревни, а потом размещая там свои гарнизоны. Тимур относился к этому безразлично, однако правитель Сеистана был недоволен, и оставшиеся мятежники, пользуясь этими натянутыми отношениями, отправили послание своему повелителю.