И Тимур согласился сохранить ему жизнь; но лишил его всяческой власти. Сломленный духом, превратившийся без могущества в тень, Мираншах был принужден оставаться в этой провинции, где теперь правили другие.

Вскоре после этого славный рыцарь Руи де Гонсалес Клавихо проезжал по пути из Кастилии в Самарканд через Султанию и то, что услышал там, изложил следующим образом:

«Когда Мираншах совершал все это, при нем была женщина по имени Гансада. Переодевшись, она сбежала от него и ехала днем и ночью, пока не предстала перед эмиром Тимуром, которому сообщила о том, что натворил его сын. За это эмир отобрал у сына правление. Гансада осталась при Тимуре, он благородно обходился с ней, не позволяя вернуться к Мираншаху. Но у Мираншаха был сын от нее по имени Халиль-Султан».

На окружение Мираншаха гнев завоевателя обрушился неудержимо. Краснобаи, шутники — и выдающиеся поэты — соучастники его кутежей были приведены к эшафоту. И там один из них у ведущих к плахе ступеней обернулся к своим более выдающимся сотоварищам, даже в эту минуту он не мог удержаться от зубоскальства.

— Вы занимали более высокое положение в обществе правителя — будьте и здесь впереди меня.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ВЛАДЕНИЯ

В тысяча триста восемьдесят восьмом году пятидесятитрехлетний Тимур был неоспоримым повелителем Центральной Азии и Ирана, этой колыбели мятежей. Являлся императором во всем, кроме имени, единственный его титул его — эмир Тимур Гураган — повелитель Тимур Великолепный. Номинальным сувереном его по-прежнему был хан, тура, потомок Чингиза.

Заниматься этому хану-марионетке не приходилось ничем. Он, как будто бы, имел в своем распоряжении конный тумен и дворец в Самарканде. Наверняка появлялся на определенных церемониях — заклании белого коня, когда требовалось скрепить какой-то союз, или ежегодном войсковом смотре, когда перед знаменами с конским хвостом проходило двести тысяч воинов. Но имя его появляется в хрониках очень редко и его престиж постоянно тускнеет перед блеском хромого завоевателя. Он был вполне обеспечен, принимал участие в военных торжествах, где его роль становилась все незаметнее с каждым годом.

Не было имени и у постоянно росшей империи Тимура. Он по-прежнему считался эмиром Мавераннахра, хотя имя его произносилось на молитвах во всех краях его безымянного владения.

Власть Тимур удерживал благодаря одному простому обстоятельству. Жителями Центральной Азии управляли племенные вожди. Те, кому не нравились собственные аксакалы, перебирались в другие владения и отдавались во власть новому правителю. Будучи недовольными, могли избрать вождя из своей среды. И потом безудержно поднимались на защиту своего избранника.

Гордые своим родом, своим племенем — ревниво оберегающие личную свободу и всяческие традиционные привилегии — они, тем не менее, свыклись с деспотизмом и ничего иного не признавали. Боготворившие ханов дети кочевников, разбойники, каких свет не видел, сидевшие стервятниками вдоль горных дорог — могли пересказать деяния Соломона, подвиги Александра, которого называли Зулькарнайн, «двурогим», и предания о Махмуде, обладателе золотого трона. С удовольствием прослеживали свою родословную до Ноя и утверждали, что ведут свой род от патриархов.

На большой паломнической дороге они знали каждую гробницу и ее историю, знали и Ветхий Завет. Их способность цитировать не уступала их набору ругательств, что неудивительно, поскольку родословные их восходили к временам Потопа. Писаных законов они не признавали, но готовы были проливать кровь за несуществующие традиции. Над ростовщиками они издевались, а притесняющий их сборщик налогов умирал с ножом в спине.

Они сражались против Тимура, пока не поняли бессмысленности этого, а потом пришли вкусить его хлеба-соли.