|
Поскольку претензии начальника носили общий характер и в подобных смертных грехах сотрудники обвиняются чуть ли не ежедневно, Краев понял, что этот «разнос» — не смертельный. Все как всегда, все как обычно. Одним словом — нормальная рабочая обстановка. Беспокоило другое. Все без исключения ежеминутно поглядывали на Евгения, стоящего столбом в дверях — ему не хватило стула. И их взгляды не предвещали ничего хорошего. Женька еще раз провернул в голове свою деятельность за последние дни и среди поступков, в коих стоило повиниться, он выделил только сегодняшнее опоздание на работу на двенадцать минут. Большего он за собой не ведал, а за опоздание лишать тринадцатой зарплаты, как и убивать, его не станут.
Однако чувство беспокойства не оставляло его до конца совещания. Отпустив всех, Стрельников попросил Евгения остаться. Краев, уже не скрывая беспокойства, наугад взял один из стоящих табуном стульев и сел. Стрельников повертел в руках очки, надел, снова снял и положил на столешницу. Краев, по себе зная, как трудно начинать неприятные разговоры, а в том, что разговор — неприятный, он уже не сомневался, хранил молчание, стараясь держать паузу столько, сколько это нужно начальнику. Наконец, Стрельников, снова водрузив на нос очки, придвинул к себе ежедневник и раскрыл его одним движением на нужной странице, словно переломил. Скосив взгляд в сторону ежедневника, Краев провел глазами по бисеру букв. — Вот что, Евгений… Начальник опять снял с носа очки и, пользуясь ими как лупой, стал читать им же написанное. Опять наступила пауза, и на этот раз продлевать ее было глупо, так как обращение уже состоялось. — Я слушаю вас, Степан Аркадьевич. Стрельников закончил расшифровку собственного манускрипта и оттолкнул блокнот в сторону. — Евгений, Игорь Карлович Эберс — тебе говорит что-нибудь это имя? — Говорит, — спокойно ответил Краев. С Игорем Эберсом они учились в одном взводе, вместе распределились в Забайкальский военный округ после окончания училища и уволились практически в один день. Далее их пути разошлись, хотя оба стали оперативниками. Евгений — в УВД, а Игорь — в Региональной таможне. Но пути разошлись только в этом. Они продолжали жить в одном городе, ходить на матчи чемпионата России по футболу, не забывая прихватить на трибуну по паре «Жигулевского». К сегодняшнему дню Краев стал старшим опером УР, а Эберс — заместителем начальника отдела по борьбе с особо опасными видами контрабанды. — Мы оба за наш «Спартак» болеем, — добавил Женя. — Болели… — Стрельников стал пальцами разминать переносицу, словно всю ночь не снимал очки. — Не понял, Степан Аркадьевич. — Сегодня ночью Эберс убит двумя выстрелами из пистолета в собственной квартире. Все признаки заказного убийства налицо. Краев почувствовал, как зазвенело в ушах, и он уже не слышал собственного голоса. — Мы же с ним только позавчера на стадионе были… Теперь Евгению стало ясно, про какое убийство говорил ему Стеблов. Но почему на него, Краева, так смотрели сослуживцы. В отделе никто не знал о дружбе оперов из разных ведомств. Такие отношения не поощряются руководством. Высосать информацию — ради бога, а дружить ради дружбы — не нужно. Из самого бы чего не высосали… — Ты слышишь меня, Краев? — Что? — Я тебя спросил — что тебя с ним может связывать? — Мы друзья. — Ты раньше не говорил, что у тебя друзья в таможне есть. — Я много чего не говорю. И почему я должен афишировать неслужебные отношения? Стрельников вздохнул: — Ты прав. |
