|
Из восьми видов брака ей сужден был брак гандхарва, свободный брак любящих. Ее избранник уверял, что через неделю будет совершен настоящий брак, как только он договорится с родными в Бхутесваре. Тиллоттама согласилась покинуть с любимым дом, опустевший после замужества сестры. Тайно приехав в Бхутесвар, они почему-то остановились не в гостинице, а в огромном храме Шивы. Главный жрец, крупный еще не старый человек с жестким лицом, был знакомым ее возлюбленного, и оба мужчины долго беседовали о чем-то в вечер приезда. А ночью, после горячих объятий в скрытом уголке храма, ее возлюбленный вышел напиться воды и… исчез. Вместо него к Тиллоттаме вошел жрец. Он прильнул лицом к коленям обнаженной девушки, как это всегда делал ее возлюбленный, и она пылко потянулась к нему. Внезапно Тиллоттама почувствовала обман, но было поздно. Опоясанная сильными руками, точно железной цепью, придавленная тяжелым костистым телом, она не смогла противиться. Девушка не сразу поняла гнусное предательство своего возлюбленного, но, ошеломленная, покорно отдавалась бешеной страсти жреца. Наутро она проснулась в объятиях чужого человека, крепко державшего ее даже во сне. Его влажное тело прижималось к ее груди, колено глубоко вдвинулось между ногами, руки обнимали шею и талию. Опозоренной и обманутой девушке стало ясно все. Ее возлюбленный избавился от нее, продав жрецу, которому она понравилась. Негодяй даже сообщил жрецу секреты их объятий, чтобы тот мог легче овладеть ею. Все новые радости жизни были разрушены одним ударом, от прежних мечтаний ничего не осталось, кроме позора и беспросветной жизни, почти в плену, почти рабыней.
Так совершился ее второй брак по способу ракшасов. Третий вид брака — божественный — был заключен тут же, в храме, и она стала девадази. К счастью, Тиллоттама с детства любила танцевать. Мать, смеясь, говорила ей, что, если они обеднеют, ее отдадут в храм — научей. Ее слова оказались пророчеством. Танцы стали для нее единственной радостью, и она занималась этим древним искусством так упорно и так вдохновенно, что скоро достигла мастерства, какого не было и у профессиональных танцовщиц, обучавшихся с раннего детства. Шел второй год ее жизни в качестве нати, храмовой артистки или девадази, и Тиллоттама как-то свыклась со своей участью. Ее безупречное тело развилось и оформилось в танцах и страсти… Прелестно было и ее лицо с тонкими чертами, маленьким прямым носиком и небольшим ртом, редко свойственным женщинам Центральной Индии. Но из мечтательных глаз девушки никогда не уходила печаль. Сначала Тиллоттама стеснялась ставших очень широкими бедер и высоких крепких грудей, выдававшихся вперед, как широкие опрокинутые чаши. Девушка сама себе казалась неуклюжей, но скоро поняла, что ее цветущее тело по-прежнему легко изгибается в тонкой талии, по-прежнему легко ее несут стройные ноги, свободно и красиво двигаются точеные руки. Образование ее прервалось, книги здесь отсутствовали. Тиллоттама углубилась в себя, предаваясь бесконечным размышлениям. Вся мечтательность, вся сила фантазии ее чистой и глубокой души обратились к природе, каждое звучание которой находило в ней ясный и сильный отклик. И не только душа — тело стало казаться ей бесконечно сложным инструментом, виной с тысячами струн. Струны звучали только в короткие миги наибольшего вдохновения в танце — все остальное время девушка жила в ожидании, что плохой сон ее жизни вот-вот окончится. Чаще и дольше звучала еще мощная струна страсти, ее повелитель-жрец и не жаждал ничего другого. Но дни, недели, месяцы шли один за другим, а сон, от которого должна была пробудиться Тиллоттама, становился все крепче, все привычнее. У молчаливой, серьезной и замкнувшейся в себе девадази не было подруг. Разница между простыми растительными стремлениями юных научей, счастливых своей сытой и веселой жизнью, и грезами Тиллоттамы была слишком велика. Сначала ее побаивались, как лучшую танцовщицу и бессменную канти, возлюбленную главного жреца, но, убедившись в полной безвредности девадази, по молчаливому согласию уважали ее раздумья и грезы. |
