На одной карте красными стрелами изображена была боевая операция Волховского фронта по снятию блокады Ленинграда.

Другая представляла историю вторжения Наполеона в 1812 году.

Еще была просто карта области с крестиками, соединенными различным образом.

Андрей позвал Морзика.

Тот выглянул, напевая, с намыленной щекой.

— Это у тебя что?

— Это я хочу с Ромбиковыми ямами разобраться. Я их столько нарыл — как крот! В жизни раньше столько земли не ворочал. Вот, пометил на карте, думал — может, это знак какой-нибудь…

— Ну, да… пришельцам из космоса…

— Ну… или, может, оружие искали. С местами боев, вроде, совпадает…

— Нужно им ржавое железо... У них пушки круче наших. А про Наполеона зачем?

— Думал — может, они клад чей-нибудь ищут? Может, французы чего зарыли…

— Так ведь их под Питером не было! — захохотал Лехельт. — Поэтому Кутузову памятник у нас стоит, а не в Москве. Москву-то он сдал, а Питер отстоял!

— Так я же не знал… Теперь знаю зато…

— Ты еще глобус Петербурга купи!

— А где продается?

Андрей опять пополз в улыбке. Морзик, наморщив лоб, подумал — и тоже засмеялся.

— Что-то у меня с головой… Наверное, здорово двинули дубинкой… Хватит прикалываться. Лучше подскажи что-нибудь. Ведь интересно же! Загадка — зачем они их копали?

— Чтобы ввести в заблуждение управление ФСБ и отвлечь внимание от своих истинных коварных планов по захвату всего городского рынка торговли дурью<Дурь — наркотики (жарг.).>. — замогильным голосом выдал Лехельт. — И чтобы научить тебя обращаться с лопатой.

— Нет, я серьезно! Давай поприкинем вместе, чего я все один должен потеть? Ведь мы с тобой тоже умеем думать, верно? Нечего Кляксе щеки надувать. Знаешь как охота раскрыть что-нибудь важное... Давай, подключайся, у тебя же голова варит! Чего мы только носимся по городу, язык набок, будто больше не умеем ничего, а?

Когда Морзику доставалась трудная умственная задача, он с охотой перекладывал ее на кого-нибудь другого, справедливо полагая, что каждый должен заниматься своим делом. Этот принцип он исповедовал еще в школе.

— Ну…, — помялся задетый за живое Андрей. — Я бы начал с архивов…

— А с каких?

— Ну… государственный… военно-исторический…

— Архив комитета по здравоохранению подойдет? — спросил Морзик, довольный тем, что Лехельт задумался.

— А почему по здравоохранению?

— У меня там женщина знакомая работает. Вот такая тетка! Заодно будет повод встретиться. Ну не самому же мне в архивах ковыряться... Главное — организовать процесс!

— Ты собирайся быстрее, организатор! После командировки займешься частными изысканиями.

— К знакомой я еще сегодня успею. Я уже готов. Штаны найду — и поехали! Слушай, только ты мне денег на поездку одолжи! Аванса ведь опять не дадут...

ОСОБЕННОСТИ ЖИЗНИ В ПРОВИНЦИИ

Здание жизни рушится…

Тревожное и неотвязное чувство полного жизненного краха томило разведчика Лехельта, не давало ему покоя. Путь его до последних дней был прост и незатейлив: школа, учеба в Московском центре ФСБ, оперативно-поисковая служба. Он всегда считал себя хорошим человеком. Его не в чем было упрекнуть — до той минуты, когда он увидел закатившиеся глаза Волана. Тупой звук удара заточкой, шуршание падающего набок тела и скрип убегающих шагов до сих пор звучали у него в ушах.