Ирину Сергеевну Григорьеву. Она вышла из подъезда, постояла на тротуаре, словно раздумывая, куда направиться. Взглянула на небо. Фотография ничего не говорила о ее росте. Ирина Сергеевна имела рост высокий, да еще и каблуки добавляли. Белое широкое пальто, стоячий ворот белого свитера, коричневая сумка через плечо. Длинные волосы собраны в пучок и связаны черной бархатной лентой. Она сунула руки в карманы и пошла к центру города гуляющей походкой человека, которому идти, во-первых, не к спеху, а во-вторых, и вовсе некуда. Рассеянной походкой, если походка может быть рассеянной. Надолго застывала у витрин, рассматривая с равным вниманием платья, цветы, белье, коробки с конфетами, кастрюли и пылесосы.
Зашла в кафе «Белая сова». Прошла к свободному столику в глубине, села. Видимо, бывала здесь раньше. «Белая сова» – это ночной клуб, но днем работает как кафе, и кофе здесь очень хорош. Шибаев подумал, что там ее уже поджидает друг. Вот и все, что требовалось доказать. Счетчик включится, и время пойдет. Но он ошибся. Ее там никто не ждал. Она заказала кофе и пирожное. Положила в чашку сахар, попробовала с ложечки, сморщив нос – горячо! Положила еще. Шибаев не понимал женщин, которые не кладут сахар в кофе, и считал, что здесь больше позы, чем заботы о фигуре. Вера, бывшая жена, в один прекрасный момент тоже перестала потреблять сахар, что его почему-то раздражало. Она с удовольствием вскрикивала – ах, нет-нет, мне без сахара, когда они бывали в гостях, чем вызывала дурацкое восхищение и дурацкие вопросы. Он же из-за духа противоречия высыпал себе в чашку полсахарницы, а потом не мог пить получившийся сироп. При всем при том чай он пил все-таки без сахара – прочитал где-то, что сахар убивает его целебные свойства.
Он тоже заказал кофе и бутерброд с копченым мясом. Ирина копалась в сумке, доставая что-то. Сейчас позвонит, догадался Шибаев. Но снова ошибся. Мобильника из сумки не последовало, а последовал блокнот. Она пролистала его, нашла чистую страницу и стала что-то писать. Не забывала при этом отпивать кофе и откусывать от пирожного. Иногда застывала надолго, задумавшись. Похоже, сочиняла стихи. Или составляла список продуктов к обеду.
Они просидели так полтора часа. Шибаев выпил три чашки кофе и съел три бутерброда. Его душа требовала динамики, но динамики не было. А была сплошная стагнация, как говорит Алик Дрючин. Наконец женщина поднялась. Надела пальто, небрежно брошенное на соседний стул, поправила волосы. Шибаев отвел взгляд, когда она проходила мимо. Выждал пару минут и тоже вышел.
Еще около часа они гуляли по улицам. Потом сидели в городском парке. Потом покупали виноград. Снова сидели, на сей раз на набережной, глядя на проплывающие пароходы и катера. Небо отражалось в речной воде, и она стала ярко-синей. Было необычно тепло для конца октября. Пароходики гудели басом, катера поднимали волну. Кричали дети на игровой площадке рядом, мальчишки гоняли на велосипедах и роликах. А она все сидела. Шибаев подумал, что ей не хочется домой. Потом она купила булочку с повидлом у тетки с тележкой. Ела, наклонившись вперед, чтобы не обсыпаться сахарной пудрой. И наконец около пяти вечера, когда стало уже свежеть и загорелось малиной небо на западе, она пошла домой. Причем забыла на скамейке пакет с виноградом. Шибаев чуть было не окликнул ее, но сдержался. И с чувством облегчения проводил до дома. В окнах квартиры горел свет – значит, банкир Григорьев уже дома. Можно считать, что дежурство он, Шибаев, сдал, а тот принял. Рановато что-то банкир сегодня. Соскучился по семейному уюту, не иначе…
Физиономия у Алика была помятая и серая не то от усталости, не то от вчерашних возлияний. И щетина вечерняя уже пробивалась, усиливая общую серость. При виде Шибаева он обрадовался и спросил:
– Ну, как?
– Никак, – ответил Шибаев, валясь в кожаное кресло, подаренное Алику однажды благодарным клиентом, владельцем мебельной фабрики. |