О Дэнни Маккее и Боннере Первисе.

Иисус!

Детектив пошел в мужской туалет, где тщательно вымыл лицо, почистил ногти и расчесал волосы, чтобы они лежали ровно и блестели. Под давлением сверху он собирался отложить дело о борделе в долгий ящик, но теперь эта женщина бросила ему на колени «часовую бомбу».

Фотография была подлинной. Она сказала, что сама сделала снимок в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, когда через ее город ехал автобус с проповедником и она вызвалась приютить двух человек из членов группы в своем собственном доме. «Из христианского милосердия», как сказала она, она приняла молодого Дэнни и Боннера и была «вознаграждена» проклятием самого Сатаны.

— То, что делали мальчики, было неестественно, — сказала она О’Мэлли. — И я застала их за этим, тут же в спальне.

Снимок, казалось, был достаточно невинным: два улыбающихся молодых человека сидели голыми в оловянной бадье на каком-то заднем дворе, явно пытаясь охладиться и лодырничая. В руках у них было пиво, и они обнимали друг друга за плечи. Просто пара мальчиков, весело проводящих время.

Но снимок переставал казаться столь же невинным, когда сопровождался историей этой женщины, наблюдавшей гомосексуальный половой акт. Это полностью изменяло картину. Это также меняло и все остальное.

Потому что О’Мэлли знал, что, как только это всплывет, люди начнут спрашивать себя: если Дэнни Маккей однажды совершал неприличные действия с другим мужчиной, то почему он не мог владеть борделем, порнографическим журналом и всем остальным?

Фотография и доказательства женщины могли уничтожить его.

У лейтенанта О’Мэлли была проблема. Просто он любил Дэнни Маккея и хотел голосовать за него в ноябре. Но он также был человеком совести. Он не мог проигнорировать женщину и эту фотографию.

В номере Маккея в отеле «Сенчури Плаза» кипела бурная деятельность. В то время как его личный гример готовил его к выступлению перед телекамерами, помощники и советники Дэнни подсказывали ему слова его торопливо написанной речи. В стороне стоял сенатор с мрачным выражением лица, в то время как его дочь Анжелика парила позади него.

Дэнни чувствовал себя хорошо. Виски «Джек Дэниелс» наполнил его силой, точно так же, как в старые добрые дни, и речь была чертовски хороша. Америка будет умолять его стать президентом, когда он закончит выступление сегодня вечером. В речи содержался даже тонкий намек на то, что имя великого Джона Кеннеди тоже пятналось хулителями.

Один из секретарей Дэнни подошел и сказал:

— Сэр, пришел детектив О’Мэлли. Он говорит, что хочет поговорить с вами.

Дэнни махнул рукой.

— Позже. После моего выступления.

— Как ты думаешь, чего он хочет? — спросил Боннер.

— Он, вероятно, продает билеты на полицейский бал!

Но когда прибежал другой секретарь и сказал Дэнни, что мисс Хайленд на телефоне, Дэнни вскочил, сдернул полотенце, висевшее у него вокруг шеи, и помчался в спальню, чтобы ответить на ее звонок. Из всех его финансовых покровителей Беверли Хайленд была наиболее важной. Ее молчание в эти последние три дня убивало его. Беря трубку, он молился теперь, чтобы она сказала что-нибудь хорошее.

Его мольбы были услышаны.

Мало того, что она полагала, что он был невиновным во всех этих ужасных вещах, она еще собиралась сделать публичное заявление завтра утром и сказать, что продолжит поддержку его кандидатуры.

— Я нисколько не опасаюсь, преподобный, — сказала она в своей спокойной манере, — что это все пройдет, и причем скоро, очень скоро, и вы получите свое справедливое вознаграждение.