От Васильева волнами распространяется холодноватый запах хорошего одеколона. Интересно, на кой черт ему это нужно? — думает командир К-3 про попытку адмирала выглядеть в форме.
— Что это значит? — Меркулов смотрит на адмирала.
— Это значит: дошли, каперанг. «Трещотка» обозначает нашу цель.
Цель? У командира К-3 от бешенства сводит скулы.
— У меня приказ дойти до полюса, — голос звучит будто со стороны.
Адмирал улыбается. Это слащавая похмельная улыбка — Меркулову хочется врезать по ней, чтобы превратить улыбку в щербатый окровавленный оскал. В этот момент он ненавидит адмирала так, как никогда до этого.
Это мой экипаж, думает Меркулов. Моя лодка.
— На хрен полюс, — говорит Васильев добродушно. — У тебя, каперанг, другая задача.
8 часов до
Подводный ядерный взрыв, прикидывает Меркулов.
Надо уйти от гидроудара. Сложность в том, что у К-3 только носовые торпедные аппараты. После выстрела мы получим аварийный дифферент; то есть, попросту говоря, масса воды в несколько тонн хлынет внутрь лодки, заполняя место, которое раньше занимала торпеда-гигант. Лодка встанет на попа. Придется срочно продувать носовые балластные цистерны, чтобы выровнять ее. Если чуть ошибемся, К-3 может выскочить на поверхность, как поплавок. А там лед. Вот будет весело. Даже если все пройдет благополучно и мы выровняем лодку вовремя, то еще нужно набрать ход, развернуться и уходить на полной скорости от ударной волны, вызванной подводным ядерным взрывом.
А там четыреста килотонн, думает Меркулов. Охрененная глубинная бомба.
— Акустик, слышишь «трещотку»? Дай точный пеленг.
Акустик дает пеленг. Мичман-расчетчик вносит данные в «Торий». Это новейший вычислитель. Прибор гудит и щелкает, старательно переваривая цифры и цифры. Лодка в это время меняет курс, чтобы дать новые пеленги на цели — их тоже внесут в «Торий». Координаты цели, координаты лодки и так далее. Подводная война — это прежде всего тригонометрия.
Цель неподвижна — поэтому штурман быстрее справляется с помощью логарифмической линейки.
— Готово, командир.
Меркулов глазами показывает: молодец.
Полная тишина. Лодка набирает скорость и выходит на позицию для стрельбы. Расчетная глубина сто метров.
Вдруг динамик оживает. Оттуда докладывают — голосом старшины Григорьева:
— Товарищ командир, греется подшипник электродвигателя главного циркуляционного насоса!
Блин, думает Меркулов. Вот и конец. Мы же подо льдом. Нам на одной турбине переться черт знает сколько. А еще этот Ктулху, Птурху… хер его знает, кто.
4 часа до
— Разрешите, товарищ капитан?
Григорьев проходит в кают-компанию, садится на корточки и достает из-под дивана нечто, завернутое в промасленную тряпку. Осторожно разворачивает, словно там чешская хрустальная ваза.
На некоторое время у кап-три Осташко пропадает дар речи. Потому что это гораздо лучше любого, даже венецианского стекла. Все золото мира не взял бы сейчас старпом вместо этого простого куска железа.
— Вот, товарищ капитан, он самый.
На ладонях у Григорьева лежит подшипник, который заменили на заводе. Запасливый старшина прибрал старую деталь и спрятал на всякий пожарный. Интересно, думает старпом, если я загляну под диван, сколько полезного там найду?
— Молодец, Григорьев, — говорит Осташко с чувством.
— Служу Советскому Союзу! — отчеканивает старшина. Затем — тоном ниже: — Разве что, товарищ капитан, одна закавыка…
— Что еще? — выпрямляется старпом. |