— Что вы делаете, товарищи! Кто вам разрешил над пленным издеваться?

— Ага! — торжествующе воскликнул мой мучитель. — Признаешься, что немец и что в плен попал. А говорил: ваш-наш, советский...

«Вот заноза», — подумал я, чувствуя, как зарождается в моей душе антипатия к этому бойцу с визгливым, бабьим голосом.

— Я не пленный. Это вы меня считаете пленным. Сейчас всё выяснится...

— Шнель, шнель! Разговорчики! — прикрикнул на меня маленький, но тыкать в спину перестал. — Ишь, что поет! Издевательство, кто вам разрешил... А вы что с нашими пленными делаете, сволочи? Хуже скота с нами.

— Кровищи тут у него в люльке... — сказал вдруг рябой боец. — Кого это он зарезал?

— Кого, кого? — обрадовся маленький. — Может быть, раненый какой наш очнулся, брел по дороге, а он: «Садись, подвезу...» И — чик!

— Зачем болтать глупости? — оглянулся я на него с упреком. — Как бы он сел ко мне в коляску, подумайте. Я ведь в немецкой форме был.

— Ну, и что? — не сдавался маленький, — Не разглядел он форму. Вполне свободно в темноте... А ты и воспользовался... Чик!

Я только хмыкнул насмешливо и головой покачал — нужно же такое выдумать! Однако маленький шустрый боец продолжал поддевать меня, фантазировал:

— Бедняга раненый обрадовался — подвезут его, спасут, а он его кинжальчиком и отправил на тот свет. Вполне свободно!

Он дразнил, заводил меня, злорадствовал. Есть такие люди, которые получают от этого колоссальное удовольствие. Может быть, он даже поверил в свою чудовищную версию. Конечно, мне следовало молчать. Что с него возьмешь? Свои... Терпи, казак! Молодой боец с широким спокойным лицом крестьянина-степняка увидел, что я выбиваюсь з сил, и начал помогать тащить мотоцикл.

— Далеко? — спросил я его.

— Сейчас, — кивнул головой боец.

Как мне не приходилось туго, я все-таки заметил по пути две хорошо замаскированные противотанковые пушки, головы бойцов, выглядывавших из окопов и провожавших взглядами нашу процессию, несколько свеженасыпанных холмиков... Затем пришлось объехать длинный дугообразный окоп, на бруствере которого лежали противотанковые ружья. Сидевший на краю окопа боец с опухшими сонными глазами подал голос:

— Ребята, кто это? Ей-богу, фриц!

Мы поравнялись с танком. Этот был «живой», стоял в специально вырытой траншее, и пушка его глядела на запад. Тут словно из-под земли вырос старший лейтенант, артиллерист, судя по черным петлицам, с забинтованной левой рукой на перевязи и за ним прихрамывающий, опирающийся на палку боец богатырского телосложения с похожей на чалму повязкой на голове. Старший лейтенант был молод и, несмотря на раненную руку, выгоревшее на солнце обмундирование, стоптанные юхтовые сапоги, выглядел по-военному подтянуто, даже молодцевато. Я заметил, что он свежевыбрит и у загорелой шеи белеет полоска, видимо, только что подшитого подворотничка.

— Вот, Вася, принимай птичку залетную! — послышался за моей спиной визгливый, радостный голос маленького бойца.

Я выпрямился и, глядя в недобрые, окаймленные воспаленными веками глаза старшего лейтенанта, поднес руку к виску. Не ладошку, а два пальца. Тьфу ты, черт! Надо же такое... Очевидно, он заметил и два пальца и то, что я смутился, покраснел. На мое приветствие не ответил, скользнул взглядом по моим ногам, рассматривая брюки и сапоги.

— Товарищ старший лейтенант, мне нужен ваш командир.