|
Потирая лоб, Таня выползла из-под баркаса и, оглядываясь на ставший вдруг сизым океан, пошла к контрабасу. Вслед ей, зализывая следы на песке, дул ветер. Таня поймала себя на мысли, что после этого дурацкого сна ей страшно садиться на контрабас. Первые минуты она летела с непривычной осторожностью. Уверенность вновь вернулась лишь над тибидохским парком. В парке у пруда ей попался Ягун, на коленях умолявший Милюлю расстаться с длинными волосами – главным украшением русалки. – Ты отрежешь косу, а я ее пропущу внутрь трубы пылесоса! Волосы русалок прекрасный нейтрализатор вони! Ну разве не здорово? – убеждал он. Милюля ударила хвостом, окатила Ягуна гниловатой водой и нырнула. Играющий комментатор встал и отряхнул от песка колени. – Вот он, матерый эгоизм! Все себе – ничего людям! Живую рыбу ест, дура, а косу отрезать не соглашается! – с досадой сказал он. Когда Таня опустилась с ним рядом, Ягун спросил: – Чего ты такая кислая? И на спине водоросли! – Я заснула под баркасом. Мне даже успел привидеться Бейбарсов, который пытался вместе со мной разбиться на моем контрабасе… – не удержавшись, пожаловалась Таня. Она надеялась на серьезное отношение к своему сну, но Ягун стал тихо ржать, кусая себе руки. – Ты больной? – сердито спросила Таня. – Нет. Веселый. У меня на каждую твою жалобу своя ассоциация. Знаешь, что Великая Зуби недавно открыла кружок поэтов? Я хоть стихов не пишу, немедленно записался вольнослушателем. И знаешь, что я понял? Здоровущие поэтессы с косами в кулак и румянцем, граничащим с диатезом, вечно пишут трагические поэмы. Мистика сплошная, все у всех плохо, заунывно. И душу она отдаст кому попало, и в Тартар ее увлекут, и больная она вся в стихах насквозь, и умирающая. Прям зарыдал бы, да платок дома забыл!.. И, напротив, если выходит тощенькая, бледненькая поэтеска, значит, девять из десяти, стих будет бряцающий, полный жизни. Битвы на мечах в Валгалле, зори рдеют, земля трясется, от страстных поцелуев на передних зубах эмаль трескается. Короче, энергии как пальцами в розетку. – А я тут при чем? – подозрительно спросила Таня, которая, как большинство наследниц Евы, могла слушать любой текст, только переводя его на себя. – А при том, что твой сон про Бейбарсова в духе этих стишков! И контрабас отобрали, и скалы внизу, и некромаг ухмыляющийся приплелся – прям ужасы такие, что мамочка моя бабуся! Дрыхнуть надо меньше! Таня задумалась. В словах Ягуна явно прослеживалась логика. Кроме того, у Тани внезапно возник соблазн кое-что уточнить. – Слушай, просто интересно: а внешне я какая? Здоровущая или зелененькая? – Внешне ты маскируешься под нормальную, – заверил ее Ягун. – А это значит, что ты где-то посередине и вечно мечешься между двумя этими берегами. * * * В Тибидохсе на Жилом Этаже Таня неожиданно встретила Шурасика. Международных масштабов ботаник, одетый в фиолетовую мантию Магфорда, шагал по коридору, размахивая руками и пиная перед собой чемодан. – О, привет! Проводи меня! Поболтаем! – крикнул он Тане. Таня пошла с Шурасиком. Тот был сильно не в духе и жаловался на конченых английских бюрократов. Эти «мертвяки второго созыва», как охарактеризовал их Шурасик, отправили его в Тибидохс брать выписку из протокола заседания кафедры нежитеведения за позапрошлый год. Казалось бы, работенка проще пареной репы, да только коса нашла на камень. Громоздкая магфордская бюрократия столкнулась с обычным тибидохским раздолбайством. |
