– Ты не можешь убить Акута! – сказал молодой самец. – Никого нет сильнее Акута. Если бы ты не убил Молака, Акут убил бы его сам. Акут будет царем!

Вместо ответа человек-обезьяна одним прыжком бросился на громадного зверя, ослабившего во время разговора свою бдительность. В мгновение ока он схватил кисть Акута и, не дав ему времени опомниться, вспрыгнул на его широкую спину.

Оба повалились на землю; но Тарзан хорошо рассчитал свое нападение: прежде чем они коснулись земли, он успел добиться такого же положения рук, какое сломало шею Молака.

Медленно и неумолимо усиливал он свой нажим на шею противника… Еще минута и захрустят позвонки под его могучими руками. Человек-обезьяна вспомнил, как он некогда дал возможность Теркозу сдаться; также и на этот раз он решил предложить Акуту выбор между жизнью в дружбе с Тарзаном и смертью…

– Ка-года? – прошептал он на ухо зверю, бессильно бившемуся под ним. Это был тот же вопрос, который он задал некогда Теркозу, и на языке обезьян это означало: «Сдаешься?».

Акут вспомнил хрустящий звук, раздавшийся перед тем, как переломилась могучая шея Молака, и содрогнулся. Сильнейшему в племени все же не хотелось лишиться своих прав вождя: он сделал еще отчаянную попытку вырваться из цепких объятий противника; но новый сильный нажим на его позвоночник вырвал едва слышный ответ: «Ка-года».

Тарзан ослабил немного свою хватку, но все еще не выпускал противника из своих могучих рук.

– Ты все же можешь быть царем, Акут! – проговорил он. – Тарзан сказал, что он не хочет быть царем. Если даже кто-нибудь будет оспаривать право Акута, Тарзан из обезьяньего племени поможет Акуту в его борьбе.

Тарзан выпустил самца, и тот медленно поднялся на ноги. Потряхивая своей огромной головой и сердито ворча, он пошел вперевалку к своему племени. Он испытующе посмотрел на одного, потом на другого из самых крупных самцов, чтобы убедиться, не оспаривает ли кто-нибудь его первенство?

Самцы боязливо отошли в сторону, когда он приблизился, и Акут был признан царем.

Через несколько минут племя двинулось в джунгли и оставило Тарзана в одиночестве на берегу моря.

Раны, нанесенные Молаком, причиняли ему сильную боль, но он привык к физическим страданиям и переносил их с терпеливостью диких зверей, научивших его этому в джунглях.

Тарзан подумал о том, что прежде всего ему необходимо обзавестись оружием для защиты и нападения. Первая встреча с обезьянами и доносившийся дикий рев льва Нумы и пантеры Шиты были для него достаточным предупреждением, что ему предстояла не очень безмятежная жизнь.

Это было возвращение к прежней жизни, полной опасностей и кровавых столкновений, возвращение к жестокой борьбе за существование: отныне опять либо он будет охотиться за кем-нибудь, либо кто-нибудь будет охотиться за ним. Он знал, что каждую минуту, днем и ночью, он может оказаться лакомой приманкой для хищника и что, рано или поздно, он попадет кому-нибудь на обед. Это почти неизбежно случится, если он не раздобудет оружие, которое можно противопоставить клыкам и когтям своих врагов. И Тарзан, не медля ни минуты, отправился на поиски.

На берегу моря ему удалось найти каменную глыбу вулканического происхождения. После долгих усилий он сумел отколоть продолговатый кусок длиной дюймов в двенадцать и в четверть дюйма толщиной, один край которого был слегка заострен. Для начала этот осколок мог заменить ему нож.

С этим примитивным оружием он отправился в джунгли на поиски особой знакомой ему породы крепкого дерева. Он скоро нашел одно такое упавшее дерево, срезал с него небольшой прямой сучок и заострил палочку с одного конца, с помощью только что сделанного ножа.