Джерри видел, какой ненавистью загорелись ее глаза, и подумал, какие же ужасные вещи ей пришлось пережить, что такие сильные чувства возникли в сердце девушки, по природе своей доброй и милой. Он повторил ту же фразу, которую она только что говорила ему:

– Не надо так переживать.

– Вы никогда не видели свою мать, затравленную до смерти, и вашего отца, заколотого штыками желтых зверей. Если бы вы видели и не возненавидели их, вы были бы недостойны называться человеком.

– Пожалуй, вы правы, – сказал он.

Он пожал ей руку.

– Бедная девочка.

– Не жалейте меня, – проговорила она почти сердитым тоном. – Я не плакала тогда и не плакала позже, но, если вы будете меня жалеть, я заплачу.

Сделала ли она ударение на слове «вы»? Он решил, что сделала, хотя и еле заметное.

Вскоре весь маленький отряд собрался вокруг костра. Тарелками служили широкие листья, вилками – заостренные бамбуковые щепки, и, конечно, у каждого был свой нож. Они пили из тыквенных сосудов.

Кроме фазанов и оленины, у них были фрукты и жареные семена дуриана. Им жилось не так уж плохо в этой стране изобилия.

– Подумайте о бедных «собачниках» там на базе, – сказал Шримп. – Они питаются консервированным месивом из мяса и овощей и другой подобной же гадостью.

– Я поменялся бы с любым из них сию же минуту, – заметил Джерри.

– Что такое «собачники»? – спросила Корри.

– Ну, я думаю, первоначально это означало то же, что «пехотинец», но потом стало прозвищем каждого, призванного в армию, – объяснил Джерри.

– Каждого джи-ай, то есть американского солдата, – добавил Шримп.

– Какой странный язык! – воскликнула Корри. – А я думала, что знаю английский!

– Оставайтесь с нами, Корри, и мы усовершенствуем ваш американский и испортим ваш английский. Джерри засмеялся.

– Если вы обратите особое внимание на лексикон сержанта Розетти, то они оба будут испорчены, – вставил свое слово Бубенович.

– Почему тебе не нравится мой американский язык, умник? – спросил Шримп.

– Мне кажется, что сержант Шримп остроумный человек, – вступилась за него Корри. Розетти густо покраснел.

– Раскланивайся, остряк. Бубенович засмеялся.

ГЛАВА IX

Перед ужином Тарзан срезал с огромного дерева два широких куска коры. Куски коры были не менее дюйма толщиной, упругие и крепкие. Из них он вырезал два диска приблизительно в шестнадцать с половиною дюймов в диаметре. По краю каждого диска он вырезал шесть глубоких бороздок, оставив между ними пять выпуклостей. Сидя у костра, Корри, Джерри и остальные с интересом наблюдали за его работой.

– Что это за дьявольские штуки вы делаете? – не выдержал, наконец, пилот. – Они походят на круглые плоские ступни с пятью пальцами.

– Благодарю вас, – ответил Тарзан. – Не знал, что я такой хороший резчик. Эти «штуки» предназначаются для того, чтобы обманывать врагов. Я не сомневаюсь, что этот негодяй очень скоро вернется сюда с японцами. Туземцы – хорошие следопыты, и они очень хорошо знакомы с нашими следами. А следы самодельных сандалий без труда различит даже самая большая бестолочь. Поэтому мы должны стереть их. Для этого мы пойдем в лес сначала в другом направлении, в котором мы действительно собираемся пойти, и оставим следы, по которым сразу же распознают наш отряд.