По мере приближения звуки нарастали. Лев явно сердился. Наконец на тропе обнаружилась яма-западня, в которой метался негодующий лев. Тарзан видел его впервые. Могучий зверь с огромной черной гривой и темной шерстью увидел человека.

Черный лев! На юге такие не водились. Тарзан невольно залюбовался великолепием зверя-красавца. Что за удивительный экземпляр! Любой другой лев рядом с ним казался ничтожеством. Поистине это был царь зверей. Тарзан понял, что ошибся, когда ему почудилась нотка страха в рыке хищника. Удивление – возможно, но страха такая мощная глотка не смогла бы выразить.

Незадачливое положение хищника вызвало у Тарзана чувство жалости. Зверь был его врагом, но еще большими врагами были черные Гомангани, вздумавшие подвергнуть его мучительной смерти на костре.

Нума свирепо уставился на обнаженного человека-зверя, сидящего на ветке над западней, уловил запах свежей крови Бары, жадно впился взглядом в тушу убитого оленя и жалобно взвизгнул.

Тарзан улыбнулся. Он безошибочно понял жалобу льва: «Я голоден, не просто голоден, а умираю с голоду». Тогда человек-обезьяна переложил тушу на ветку, вытащил отцовский нож, отрезал четверть туши, вытер окровавленное лезвие о гладкую шерсть Бары и положил нож обратно. Истекая слюной, Нума открыл пасть и снова заскулил. Тарзан с улыбкой взял в руки отрезанную часть туши и вонзил зубы в нежное сочное мясо.

Нума жалобно взвизгнул, Тарзан обреченно покачал головой и сбросил оставшуюся тушу изголодавшемуся льву.

– Старая баба, – пробормотал человек-обезьяна. – Тарзан превратился в старую бабу. Не хватало только проливать слезы над убитым Барой. Он, видите ли, пожалел голодного льва. Да, стоит ему пообщаться с цивилизованными людьми, и он превращается в тряпку.

Впрочем, он ничуть не жалел, что поддался этому чувству. Поедая свою долю, Тарзан глядел вниз, любуясь красотой Нумы, жадно поглощавшего пишу, и отмечая про себя хитрое устройство западни. Обычно на дне ямы устанавливались острые колья, здесь колья располагались чуть ниже края вдоль периметра отверстия остриями вниз. Вот почему лев упал в яму, не повредив себя, но и не мог выбраться наружу.

Вамабо явно желали заполучить льва живым. Но вряд ли они делали это для того, чтобы продать зверей в зверинцы – вамабо с белыми не контактировали. Очевидно, они желали напугать хищника до полусмерти, а затем вволю насладиться его агонией и смертью.

Накормив льва, Тарзан подумал, что напрасно так поступил, если не собирается спасать льва. Пожалуй, стоит освободить хищника назло черным, но как? Можно вытащить два кола, и лев без труда выпрыгнет из ямы, благо она не глубокая. Однако кто поручится, что Нума не выпрыгнет раньше, чем Тарзан успеет добежать до деревьев. Страха перед львом он не испытывал, но ему было свойственно чувство осторожности, столь незаменимое в джунглях. При необходимости Тарзан схватился бы с Нумой, хотя и не переоценивал своих возможностей. Победа могла достаться благодаря случайности или хитрости, либо мгновенной реакции. Бесполезно же умирать ему не хотелось. Но уж коли Тарзан принимал решение, то всегда отыскивал способ его осуществить.

Итак, Тарзан твердо решил освободить Нуму, даже если это будет сопряжено с риском для жизни. Он знал, что лев придет в ярость, если отвлечь его от еды, поэтому действовать следовало предельно осторожно.

Приблизившись к краю ямы, он осмотрел колья, удивленно отметив про себя, что лев не озлобился, а продолжает трапезу. Примерившись, Тарзан определил, что колья можно расшатать, однако у него возник другой план. Он стал ножом раскапывать землю у основания кольев. Почва оказалась мягкой, и через несколько минут первый кол слегка зашатался. Тарзан принялся за второй, затем набросил на оба петлю своей веревки, а сам взобрался на дерево. Теперь осталось только потянуть за веревку, и вскоре путь для Нумы был свободен. Правда, лев не сразу понял, что делает человек-обезьяна.