Мать часто болела, и многие домашние работы с детских лет лежали на моих плечах - и готовила, и стирала, и нянчила младших, и занималась уборкой. А отец любил выпить и не особенно церемонился со мной: чуть что не так подзатыльник. Потому и рвалась из дому. Училась, правда, хорошо, и как отец ни возражал, после десятилетки уехала в Киев, поступила на бухгалтерские курсы. Там познакомилась с курсантом милицейской школы Владиком Раполенко. Говорят, первая любовь самая, самая - сильная и незабываемая. Наверное, так оно и есть. Во всяком случае, Владика я никогда не забуду. Мы договорились, как только он окончит школу, пожениться. Ему оставалось учиться год. Я уехала я Южно-Сахалинск, куда и он обещал попросить направление. Но его послали в Чечню, и там он погиб. - Оксана подошла к столу и налила полный фужер вина. Отпила половину молча.
- Извини, - прошептала виновато. - Не надоела я тебе своим нытьем?
- Нет. Мне очень интересно. Продолжай.
- Эдик тоже мне понравился. Не так, как Владик, но он был такой представительный, уравновешенный. За ним, казалось, я буду как за каменной стеной. И он, хотя и не делал открыто предложение, намекал, что не плохо бы уехать на Украину, а лучше всего в Крым, купить там домик и обустраивать свое гнездышко. Словно догадался о моем желании. И вдруг как обухом по голове это предложение: похитить два миллиона. - Оксана допила вино. - Я никогда не пошла бы на это, если бы не видела как обворовывают народ и государство новоявленные бизнесмены. В родном городе в магазинах на полках только тухлая навага да ржавая селедка, а красная рыба, икра и крабы идут за границу за доллары. Рабочим по полгода зарплату не платят, а сами раскатывают по европейским курортам, строят на Канарах виллы, дворцы. Я ненавидела эту алчную мразь. Они, словно волки в овечьей стае, хватали и рвали без разбора не потому, что голодны, а от жадности, от тупости. И Эдик уговорил меня наказать их... - Она глубоко вздохнула, помолчала и продолжила: - Не подумай, что я хочу разжалобить тебя. Нет. В твоих глазах и глазах моих бывших сотрудников я выгляжу такой же хищницей, как и те, кого осуждаю.
- Ну, зачем ты так, Оксана...
- Не возражай, я знаю. Но дело не в этом. Вот бабуля говорила тут о своем замужестве. И я рассказала тебе о своем сокровенном желании выйти замуж. Теперь это уже, наверное, останется неосуществимой мечтой. - Он снова хотел возразить, но Оксана остановила его, подняв руку. - Разреши мне высказаться до конца. - Лет пять мне влепят. А в тюрьме, знаю, годы длинные. Да и кто потом позарится на судимую - разве подберет какой-нибудь пьяница или бомж. А за такого я и сама не пойду. Так вот, - у меня к тебе единственная просьба: мы с тобой фиктивные муж и жена. - Покусала губу, помолчала. Опустив глаза, робко попросила: - Осуществи мою мечту хотя бы на эти двое суток, пока мы изображаем здесь влюбленную пару, - стань настоящим, реальным мужем.
- Ты требуешь невозможного, - посуровел Аркадий Борисович, уже раскаиваясь, что затеял этот ужин с выпивкой: хотел хозяйку убедить, что они не прелюбодеи, не случайные знакомые, решившие под видом отдыхающих утолить свою страсть. А дело вон куда повернулось. - Да и что дадут тебе эти двое суток? Горькие воспоминания.
- Почему же горькие? Ты мне нравишься, и твое случайное прикосновение обжигает меня будто огнем... Поверь, я не распущенная женщина, ты будешь третьим мужчиной, кому я отдамся с радостью. И это, возможно, будут лучшие дни моей жизни.
Она пошла к нему, протягивая для объятия руки. Он отстранил их.
- Нет, Оксана. Не забывай, что я с тобой здесь по долгу службы.
- Ты трусишь? Но никто не узнает...
- Я не трушу. И дело не в том, что кто-то узнает. Будем знать мы с тобой. Возможно, у тебя останутся приятные воспоминания, а меня будет мучить совесть - воспользовался своим служебным положением. Встреться мы с тобою здесь действительно отдыхающими, я не стал бы церемониться. А теперь - извини. |