Клаус Рейнхардт: «Группе Гудериана повезло, что русское командование осуществило прорыв в северо-западном направлении на Калугу, а не на Орел, так как этот город в это время почти не был подготовлен к обороне. Взятие Орла Красной армией означало бы безусловный разгром армий Гудериана».

Когда в тихом Растенбурге Гудериан докладывал Гитлеру о том, как тяжело его солдатам окапываться в промерзшей на метр русской земле, а Гитлер убеждал своего «быстроходного Гейнца» держаться и еще раз держаться, на верхней Оке события действительно смещались в сторону катастрофы для немцев. Подвижная группа генерала Попова (50-я армия) форсированным маршем неслась к Калуге. Кавалеристы Белова захватили Козельск и направили своих коней на Юхнов. Под Тарусой наметился глубокий прорыв на фронте 4-й полевой армии, что создало угрозу ее тылам. 10-я армия охватывает Белёв…

Зенитка вела огонь почти непрерывно. Но ее уже засекли наши артиллеристы. Несколько снарядов легли рядом с домом, откуда она непрерывно стреляла короткими очередями. «Сорокапятки» начали ее нащупывать прицельным огнем.

Загорелся дом. Стало видно, как взводы уже пешком, без лыж, перемещались от сарая к сараю, от стогов к поленницам, охватывая западную окраину деревни полукольцом.

Гарнизон, защищавший деревню, должно быть, уже прекрасно понял свое положение. Но зенитка продолжала вести огонь, серия за серией трассирующих снарядов уходили в поле, где копошился батальон, то поднимаясь в атаку, то снова растворяясь в снегу. Не умолкали и пулеметы.

Лыжники старшего лейтенанта Чернокутова продвигались к центру деревни. Иногда вспыхивали короткие схватки. В ход шли гранаты и приклады.

– Спроси его, где местные? Где народ? Куда они дели местных жителей? – Ротный кивнул на пленного, которого бойцы вели с собой.

Лейтенант Поярков спросил по-немецки:

– Почему не видно жителей деревни?

– Они эвакуированы. Туда, на запад, – пояснил пленный. – Приказано было всех отселить в соседнюю тыловую деревню.

Ротный выслушал и сказал:

– Если найдем хотя бы одного убитого жителя деревни, он и все, кто еще сопротивляется, будут повешены у дороги за ноги вниз головой. Переведи.

Поярков перевел слова старшего лейтенанта Чернокутова с трудом. Немец опустил голову и ничего не ответил.

– Спроси его, почему его товарищи продолжают бессмысленное сопротивление? Неужели они не понимают, что обречены? – Чернокутов нервничал. Рота несла потери.

– Он говорит, что сдаваться никто не намерен. И что он тоже сдаваться не хотел.

– Почему?

– Потому что им сказали, что русские не берут пленных, а сразу отрезают пленным головы и всячески глумятся.

– Глумятся… Пусть молит бога, чтобы мы не нашли здесь никого из наших.

– Он спрашивает, – сказал Поярков, – что мы намерены сделать с ним. Что ему сказать?

– Ничего. Пока ничего.

Зенитка наконец замолчала.

Один из дотов забросали гранатами. Другой подожгли огнеметом. Третий все еще продолжал вести огонь.

Дом, превращенный немцами в долговременную огневую точку, стоял на отшибе. Похоже, это была школа. Или колхозное правление. Строение большое, добротное, без палисадника и огорода. Из него стреляли сразу три пулемета. Имея круговую оборону с хорошо простреливаемыми участками по всему периметру, немцы могли в нем обороняться долго.

Когда лыжники соединились с батальоном, начали совещаться, что делать дальше. Колонна, которая и без того ночь простояла перед деревней, двигаться вперед по-прежнему не могла.