В заключение капитан-лейтенант Казарский доносит, что он не находит ни слов, ни возможности к описанию жара сражения, им выдержанного, а еще менее той отличной храбрости, усердия и точности в исполнении своих обязанностей, какие оказаны всеми вообще офицерами и нижними чинами, на бриге находящимися, и что сему токмо достойному удивления духу всего экипажа, при помощи Божией, приписать должно спасение флага и судна Вашего Императорского Величества Итак, 18-пушечный российский бриг в продолжение 3 часов сражался с достигшими его двумя огромными кораблями турецкого флота, под личною командою главных адмиралов состоящими, и сих превосходных сопротивников своих заставил удалиться.

Столь необыкновенное происшествие, доказывающее в чрезвычайной степени храбрость и твердость духа командира судна и всех чинов оного, обрекших себя на смерть для спасения чести флага, ими носимого, превышает всякую обыкновенную меру награды, какую я могу назначить сим людям, и токмо благость и неограниченные щедроты Вашего Императорского Величества в состоянии вознаградить столь достойный удивления подвиг, который, подвергая всеподданнейше на благоусмотрение Ваше, Всемилостивейший Государь, подношу для себя табель о числе людей, на бриге состоящих, и список офицерам оного».

Разумеется, что нельзя говорить о бое «Меркурия», не ознакомившись и с рапортом самого А.И. Казарского: «Когда замечено было приближение Турецкого флота к бригу, я, следуя сигналу командира фрегата “Штандарт”, лег гальвиндом (направление к ветру 90 градусов, т.е. полветра) при юго-западном ветре, имея неприятеля на юг. Вскоре оказалось, что перемена курса принесла мало пользы. Лучшие ходоки неприятельского флота — два корабля, один 110-пушечный “Селемие”, под флагом командующего флотом — капудан-паши, а другой 74-пушечный “Реал-бей”, под адмиральским флагом младшего флагмана, приметно настигали бриг, а в исход второго часа пополудни они были от меня в расстоянии полутора пушечного выстрела. В это время ветер стих, и ход преследующих кораблей уменьшился. Пользуясь этим обстоятельством, я прибегнул к единственному средству ускорения хода, к веслам, надеясь посредством их увеличить расстояние, отделявшее бриг от неприятеля; но не прошло и получаса, как ветер посвежел снова, корабли стали приближаться к бригу и открыли по нему огонь из погонных пушек. Видя совершенную невозможность уклониться от неравного боя, я собрал совет из офицеров. Поручик корпуса штурманов Прокофьев, от которого первого было потребовано мнение, предложил “взорвать бриг, когда он будет доведен до крайности”.

Вследствие этого мнения, принятого единогласно, было положено защищаться до последней возможности и, если будет сбит рангоут или откроется большая течь, тогда схватиться с ближайшим неприятельским кораблем, и тот офицер, который останется в живых, должен зажечь крюйт-камору (пороховой погреб), для чего был положен на шпиль пистолет. После этого, обратившись к нижним чинам, объяснил я им, чего ожидает от них Государь и требует честь императорского флага, нашел в команде те же чувства, как и в офицерах: все единогласно объявили, что будут до конца верны своему долгу и присяге.

Успокоенный таким единодушием, я приказал прекратить действие веслами, поставить людей к пушкам, сбросить в море ял, висевший за кормой, и открыть огонь из ретирадных портов. Вскоре 110-пушечный корабль начал спускаться с тем, чтобы занять место с правой стороны брига и дать продольный залп; но Меркурий избежал последнего, приспустившись вовремя.