– Ветров нет, но вместо рек есть течения! – отрезал Шелавин, сшивая на себе электрической иглой штаны. – Вопрос только в их силе и постоянстве. Позвольте вам напомнить, товарищ Горелов, что океанография знает достаточно случаев, которые позволяют судить о влиянии глубоководных течений на рельеф морского дна.

    Горелов с комической серьезностью поклонялся, принимая это напоминание как знак уважения к его океанографической эрудиции, впрочем достаточно сомнительной для всех и для него самого. Зоолог улыбнулся, Марат тихонько прыснул в сторону, но Шелавин, обращаясь к Горелову, продолжал с тем же азартом:

    – В тысяча восемьсот восемьдесят третьем году Бьюке-нен в проливах между Канарскими островами, на глубинах до двух тысяч метров, нашел дно, совершенно оголенное от ила, тогда как вокруг этих мест на глубинах в две тысячи пятьсот метров этот ил он находил везде. Здесь встречаются подводные пропасти и крутые скалы, точно такие же, как и на суше. В тысяча восемьсот восемьдесят шестом году подобные наблюдения были сделаны адмиралом Макаровым на «Витязе» в Лаперузском проливе. В Индийском океане, между Сешельскими [3] островами и банкой Сайа-да-Мала, на глубинах до тысячи семисот метров дно также оказалось совершенно чистым от всякого ила, хотя в других местах поблизости он покрывал дно океана. Что доказывают все эти и многие другие наблюдения, позвольте вас спросить?… Они доказывают, что в этих местах даже на таких глубинах работают какие-то течения: не поверхностные ветровые течения, а именно приливно-отливные, действующие и вверху и в глубине, не случайные, а постоянные, вечные…

    – Простите, что прерываю вас, товарищ Шелавин, – вмешался Скворешня, стоя у своего раскрытого ранца, висевшего еще на стене камеры. – На сколько часов ты зарядил кислородом скафандры? – обратился он к Матвееву, на обязанности которого лежало наблюдение за всем водолазным снаряжением подлодки.

    – Как всегда, Андрей Васильевич: на шесть часов – шесть патронов.

    – Сжатый, значит?

    – Сжатый…

    – Сменить! Зарядить каждый скафандр шестью патронами жидкого кислорода. Живо!

    Матвеев хотя и удивился, но бегом бросился из выходной камеры.

    На Скворешню посыпался град вопросов:

    – Почему, Андрей Васильевич? Зачем такой большой запас? Стоит ли из-за этого задерживаться?

    Широким жестом Скворешня переадресовал эти вопросы к Шелавину.

    – Пожалуйста, – прогудел он, усмехаясь в длинные усы, – за разъяснениями обращаться к Ивану Степановичу…

    Шелавин, одетый в одни лишь металлические штаны, стоял, растерянно моргая светлыми ресницами:

    – Не понимаю… Абсолютно! Почему ко мне?

    – Позвольте, Иван Степанович! Ведь это же вы сейчас так горячо предупреждали, какие ожидают нас горные вершины, пропасти, скалы, ущелья! Надо быть готовым ко всему. В этих подводных Швейцариях и заблудиться, пожалуй, нетрудно. А? Как вы думаете?

    Шелавин со своей обычной бледной улыбкой кивнул головой:

    – Я вполне одобряю вашу инициативу, Андрей Васильевич.

    * * *

    Через пятнадцать минут все вышли на площадку, висевшую в десяти метрах над дном. Луч сверхмощного Прожектора едва пробивался сквозь муть, поднятую со дна взрывами дюз при остановке подлодки.

    Заработали винты, и все медленно поплыли над дном Океана, на одной десятой максимального хода.