Их разговор прервал звонок нового смартфона Одинцова, на который он переадресовал вызовы с предыдущего. На дисплее светился номер Мунина.

– Привет, наука, – сказал Одинцов по-русски нарочито весёлым тоном. – Как Лондон? Как девушки туманного Альбиона? Всех очаровал? Я уж тебе и не звоню, чтобы не отвлекать…

Слушая ответ и вытаскивая из пачки сигарету, он хмурился всё больше и не перебивал собеседника. Родригес ушёл на кухню, неторопливо сварил кофе и принёс в комнату. Всё это время Одинцов продолжал слушать, лишь изредка вставляя короткие реплики. Наконец, Одинцов дал отбой, раздавил в пепельнице очередной окурок и сказал Родригесу:

– Дело хуже, чем я думал. Я лечу в Мексику прямо сейчас.

– У нас говорят, – откликнулся Родригес, – что русский найдёт выход из любой задницы, но сначала он найдёт туда вход. Я не могу лететь с тобой. Кубинцам в Мексику нужна виза. Мне её не дадут никогда. Но я могу подсказать, как найти выход из задницы. Вход ты уже нашёл.

11. Про поворот на сто восемьдесят

Мунин позвонил Одинцову сразу же, не успев уложить в голове разговор с Евой. А с ней он поспешил поделиться ошеломляющим результатом генетического анализа.

– Ты проходила когда-нибудь тест ДНК? – с места в карьер начал историк, и Еве пришлось напомнить:

– Во-первых, здравствуй. Во-вторых, тест я проходила много раз. А что случилось?

Один из первых проектов, куда её рекомендовал Вейнтрауб, был связан с генетикой. Биологи проводили эксперименты, Ева строила математические модели для обработки результатов. Неудивительно, что учёные брали пробы слюны у себя и всех, кто только подворачивался под руку, включая коллег. Ева тоже сдавала генетический материал; результаты её тестов попали в статистику.

Когда Вейнтрауб финансировал создание клиники, где тесты ДНК ставили на поток, Еве снова нашлась уже знакомая работа, и снова ей было не трудно покрутить во рту ватную палочку или плюнуть в пробирку.

С тех пор число желающих сделать генетический анализ постоянно росло, базы данных пополнялись, а математика всё точнее описывала родственные связи. В своих моделях Ева была уверена, и её сырые данные в разных интерпретирующих программах уверенно показывали одно и то же: североафриканские корни и североамериканскую семью с незначительными погрешностями.

– Что случилось?! – переспросил Мунин. – А то, что мы с тобой, оказывается, родственники.

– Мне сейчас не до шуток. Абсолютно, – рассердилась Ева и оборвала разговор.

Мунин не шутил. Генетический анализ обнаружил у него больше пятисот кровных родственников. Правда, родство было дальним, но что такое несколько поколений для историка?! Зато у круглого сироты возникла целая армия родных!

Сердце Мунина колотилось. Неудивительно, что большинство родственников нашлись в странах Западной Европы и Северной Америки. Там счёт проведённым анализам шёл на миллионы, а программа сравнивала только данные из базы тестов, которых в Восточной Европе сделали намного меньше…

…и в конце таблицы с указанием, сколько его родных в какой стране живут, значилось единственное имя.