Между тем княгиня Багратион в ответной записке извещала мужа, что душевно рада его благополучному прибытию в столицу Австрии и ждет его завтра на ужин. Слово «ужин» имело значение гораздо более приятное и обнадеживающее, чем, например, слово «обед» или «чашка чая в четыре часа дня». Ужин мог продлиться и до ночи, а ночь — до утра. Мало ли было у них незабываемых ночей осенью 1800 года в холодном и туманном Санкт-Петербурге?..

Ужин больше подходил завтрашнему расписанию дня генерала от инфантерии. Утром ему следовало посетить российское посольство и представиться послу — графу Густаву-Оттону Штакельбергу. Сколько может продлиться сей обязательный официальный визит, Багратион не знал. Однако готовиться к нему надо было серьезно.

Денщики извлекли из походного сундука парадный мундир шефа лейб-гвардии Егерского полка. Сшитый из дорого тонкого английского сукна темно-зеленого цвета, с присвоенным его полку оранжевыми обшлагами, он блистал золотыми и серебряными знаками орденов, заслуженных Петром Ивановичем за более чем двадцатилетнюю службу Отечеству.

Вот он, золотой «Очаковский крест», первый знак его доблести. А вот последний — высшая награда Российской империи орден Святого Андрея Первозванного. Таковое отличие даровал ему государь за недавнюю победу над турками при Рассевате. Имелись и иностранные ордена: австрийский Марии-Терезии второй степени и сардинский Святого Лазаря и Святого Маврикия первого класса. С парадным мундиром также требовалось надевать через правое плечо «андреевскую» широкую голубую муаровую ленту и под мундир на лосинной портупее — наградную шпагу с позолоченным эфесом и выгравированной на нем надписью «За храбрость».

Граф Штакельберг, длинный, тощий и нудный немец, долго объяснял князю Багратиону особенности здешней политической обстановки. Она была достаточно напряженной. Народ ненавидел французских захватчиков. Власть предержащие, в частности — император Франц Первый и его министр иностранных дел граф Миттерних, всячески пытались заигрывать с ними, добиваясь послаблений в оккупационном режиме, изменений унизительных и разоряющих страну условий мирного договора.

Именно в таком разрезе посол трактовал событие, два месяца назад всколыхнувшее всю Австрию. Дочь императора, восемнадцатилетняя эрцгерцогиня Мария-Луиза, уступив просьбам отца, согласилась выйти замуж за Наполеона Бонапарта. До того Корсиканец сватался к младшим сестрам императора Александра Первого, Екатерине и Анне. Русская августейшая фамилия начала тянуть время, выставлять различные отговорки. Победитель Европы, борец за свободу и демократию этого не любил. Он обратил свой взор на покоренную державу, и там мгновенно исполнили желание повелителя.

Уже 11 марта 1810 года в присутствии всей австрийской императорской семьи, двора, дипломатического корпуса, высших сановников и генералитета в Вене состоялась торжественная брачная церемония. Жених из Парижа не приехал. Его представлял маршал Александр Бертье, князь Ваграмский, то есть особо отличившийся в разгроме австрийцев у села Ваграм. Но они уже не обращали внимания на подобные «мелочи».

— Эта ситуация чревата опасными последствиями для России, — сказал Петр Иванович.

— Согласен с вами, князь, — посол поднял на него блекло-голубые глаза и вяло продолжал. — Несомненно, Наполеон теперь приступит к созданию антирусской коалиции.

— А наши вечные союзники — австрийцы?

— Боюсь, им придется подчиниться грубому диктату.

— Неужели посольство не в силах что-либо предпринять?

— О, я вижу подход сугубо военного человека, — слабо улыбнулся в ответ Густав-Оттон.